ПРЕСТУПЛЕНИЯ ПОДРОСТКОВ ПРЕЗЕНТАЦИЯ

Оглавление

Введение

Глава 1. Понятие объекта преступления

1.1 Развитие учения об объекте преступления

2.2 Общественные отношения как объект преступления

2.3 Классификация объектов преступления

Глава 2. Объект преступления и его соотношение со смежными понятиями

2.1 Соотношение понятий объект преступления и преступления

2.2 Потерпевший как объект уголовно-правовой охраны

2.3 Соотношение объекта преступления с объектом уголовно-правовой охраны и объектом уголовно-правовых отношений

Заключение

Библиографический список

Приложение

Введение

Актуальность темы исследования. В последние годы активизировалось внимание ученых к проблеме объекта преступления. Видимо, это объясняется реформированием уголовного законодательства постсоветских государств и необходимостью четкой классификации преступлений, в основе которой лежит, как правило, объект преступных деяний.

Незавершенность теоретических исследований проблемы объекта преступлений, сложность, спорность и противоречивость рекомендаций ученых в определенной мере повлияла на снижение роли объекта в процессе квалификации преступных деяний субъектами правоприменения.

При установлении объекта преступления действительно довольно часто нельзя обойтись без анализа социальных связей, которые может нарушать преступное деяние. Но для решения данного вопроса этого недостаточно, так как во многих случаях необходимы и другие важные характеристики - права, интересы потерпевшего, блага, ему принадлежащие, которые понятием "общественные отношения" не охватываются. Иными словами, объектом преступлений выступает более широкий круг ценностей, а социальные связи являются только их частью. Однако признаком, характеризующим часть целого, нельзя охарактеризовать как целое.

Изложенное иллюстрирует, что попытки решения этого вопроса в рамках концепции, которая признает общественные отношении единым и универсальным показателем содержания объекта преступления, не приводили к желаемому результату.

Таким образом, общественные отношения не являются единой и универсальной характеристикой объекта преступления. Например, этим понятием не охватывались такие личные блага человека, как жизнь и здоровье. Хотя сохранение и защита этих благ обеспечивается системой соответствующих общественных отношений, право физического существования человека - это право, прежде всего, субъективно-индивидуальное.

Кроме того, концепция определения объекта преступления как общественных отношений не вполне отвечает современным взглядам относительно оценки социальных ценностей, которые берет под защиту уголовный закон. Существенным ее недостатком является определенное преувеличение значения категории "публичного" относительно категории "частного" в сфере социальной жизни. По этой причине человек с его потребностями, интересами, правами отодвигался на второй план.

Цели дипломного исследования. Рассмотреть понятие объекта преступного посягательства, его отличие от сходных правовых институтов уголовного права.

Задачами исследования являются:

Рассмотрение исторического развития учения об объекте преступления;

Определения объекта преступления, как общественного отношения;

Рассмотрения классификации преступления;

Определение соотношения объекта преступления и преступления;

Рассмотрения взаимосвязи объекта преступления и потерпевшего;

Определение взаимосвязи объекта преступления со смежными уголовно-правовыми категориями.

Объект исследования. Общественные отношения возникающие по поводу определения объекта преступного посягательства в уголовном праве.

Предмет исследования составляют научные труды и публикаии ученых по проблемам определения объекта преступления.

Научную базу исследования составляют: Конституция Российской Федерации, действующие уголовное законодательство, написании работы использовались руководящие постановления Пленумов Верховных судов СССР, РСФСР и Российской Федерации, относящиеся к рассматриваемой проблеме.

Методология и методика исследования. Методологической основой исследования являются общенаучные методы познания, а также ряд частно-научных методов: историко-юридический, системно-структурный, сравнительно-правовой, формально-логический и другие. Использовались социологические приемы в том числе - изучение материалов судебной практики.

Структура дипломной работы определятся целями и задачами, которые передней стоят перед ней. Составляющие структуры введение, две главы, объединяющие шесть параграфов, заключение, библиография, приложения.

Глава 1. Понятие объекта преступления 1.1 Развитие учения об объекте преступления

Разработка проблемы объекта преступления началась в юридической науке после того, как в конце XVIII в. понятие "состав преступления", перестав иметь первоначальное, процессуальное значение, получило статус одной из важнейших категорий уголовного права. Это, разумеется, нельзя воспринимать так, что в предшествующие столетия решение вопросов, непосредственно касающихся уяснения направленности преступных деяний, находилось вне сферы внимания исследователей. Еще со времен римского права считалось, что это одна из важнейших характеристик, позволяющая различать среди деяний преступления публичного и частного характера и преследовать первые в порядке уголовного, а вторые - гражданского судопроизводства. Сохранив в последующем в какой-то степени свой исходный смысл, предполагающий обособление группы преступлений, преследуемых только по жалобе потерпевшего (дела частного обвинения), данная классификация получила широкое распространение в научной литературе и в законодательстве ряда государств. Другое дело, что нередко ученые с направленностью преступных посягательств считали возможным связывать вычленение большего числа основных групп преступлений. Так, в известном труде Ч. Беккариа с учетом данного признака они объединялись не в две, а в три разновидности: некоторые преступления, считал он, разрушают само общество или вызывают гибель того, кто является его представителем, другие нарушают личную безопасность граждан, посягая на их жизнь, имущество и честь, третьи противоречат тому, что ввиду общественного спокойствия и блага закон предписывает каждому гражданину делать или не делать. Сходное, трехчленное деление преступлений позднее получило широкое распространение и в отечественной литературе, в связи с чем вычленялись, например, преступления против интересов государства, преступления против интересов общества и преступления против частногражданских интересов.

Представления о существовавших во второй половине XIX - начале XX в. основных концепциях объекта преступления трудно назвать безупречными. И дело даже не столько в идеологических наслоениях, сколько в спорности или, по крайней мере, слишком большой условности объединения всего многообразия взглядов на объект преступления в три указанные группы. В этом смысле, например, показательна характеристика позиции Н.С. Таганцева, причисляемой к нормативной теории, видимо, лишь по тем соображениям, что объектом преступления он называл "норму права в ее реальном бытии". Между тем против такого одностороннего понимания объекта преступления и преступления в целом как раз и предостерегал Н.С. Таганцев: "Если мы, — писал он, — будем в преступлении видеть только посягательство на норму, на веления правопроизводящей авторитетной воли, создающей для одной стороны право требовать подчинения этим велениям, а для другой - обязанность такого подчинения, будем придавать исключительное значение моменту противоправности учиненного, то преступление сделается формальным, жизненепригодным понятием, напоминающим у нас воззрения эпохи Петра Великого, считавшего и мятеж, и убийство, и ношение бороды, и срубку заповедного дерева равно важными деяниями, достойными смертной казни, ибо все это виновный делал, одинаково не страшась царского гнева". Отмечая, что сущностью преступления не может быть и посягательство на интерес, поскольку при таком решении вопроса утратит "всякое значение социальная сторона преступной деятельности, исчезнет возможность надлежащей оценки проявившейся в преступлении личности преступника, оценки видов виновности, сделается невозможной правильная оценка карательных мер", Н. С. Таганцев выступал за "признание одинакового значения обоих моментов преступного деяния". Если, с одной стороны, отмечал автор, "несомненно, что преступное деяние хотя и имеет своим непосредственным объектом конкретное благо, но сущность его не исчерпывается вредом и опасностью, причиняемыми этому благу, а - по преимуществу заключается в противодействии, оказываемом им господству права в государстве, то, с другой стороны, также очевидно, что сравнительная тяжесть отдельных преступных деяний для правопорядка определяется не этим противодействием праву, даже не проявленной виновным энергией этого противодействия, а значением правоохраняемого интереса, на который направлялось посягательство".

Критически воспринимая саму идею противопоставления теорий "субъективного права" и "нормы права", а каждой из них - трактовке объекта преступления в качестве правового блага, нельзя обойти вниманием существо взглядов криминалистов, традиционно относимых к представителям первого подхода. Считается, что наиболее рельефно и последовательно он изложен в работах В.Д. Спасовича, который в своих выводах об объекте преступления исходил из понимания самого преступления как посягательства на чье-либо право, охраняемое государством посредством наказания". "Из этого определения, - утверждал автор, - вытекают два весьма важных последствия: 1) так как право бывает всегда чье-нибудь, а владельцами или субъектами прав могут быть только лица человеческие, единичные или собирательные, то и преступление может быть совершено только против какого-нибудь лица, следовательно, предметом преступления может быть только лицо; 2) коль скоро по каким-нибудь причинам государство отнимет от известного права свою защиту, то нарушение его перестанет быть бесправием и не подлежит ведению уголовного правосудия". Отмечая в связи с этим, что "лицо, страдающее от преступления, называется технически предметом или объектом преступления", В. Д. Спасович далее разъяснял: "Право может принадлежать как лицам единичным, физическим, так и лицам собирательным, юридическим, то есть целым группам и сочетаниям, состоящим из лиц физических, различной величины, назначения, размеров. Таким образом, предметом преступления может быть частное лицо, семья, сословие, церковь, совокупность лиц, находящихся в известной местности, или публика, государство и его правительство, со всеми органами этого правительства".

Сходных представлений об объекте преступления придерживались также П.Д. Калмыков, Д.А. Дриль и др. Общность их подходов находила свое выражение в том, что, не различая объект и предмет преступления, они связывали характеристику направленности наказуемого деяния с целым, объединяющим в себе одушевленное и неодушевленное, человека с созданными им или принадлежащими ему ценностями, субъекта права с правами субъекта. Конечно, далеко не во всем данные авторы были едины и последовательны. Подтверждением тому служат суждения, например, А.Ф. Кистяковского. "Объектом преступления, - считал он, - может быть, вообще говоря, только человек со всеми правами и учреждениями, которые им как существом общественным создаются. Посему кроме жизни, здоровья, свободы, чести, как более или менее основных объектов преступления, так сказать, созданных природою, таковыми являются также вещи, животные, учреждения, даже известный строй мысли". Явно вступая в противоречие с общим тезисом, А.Ф. Кистяковский допускал возможность признания объектом преступления имущества и животных по той причине, что они находятся в собственности человека. Аналогичным образом решал вопрос и С.М. Будзинский, хотя и уточнял, что в таком случае предмет преступления - не вещь, а лицо или право этого лица на вещь. Вместе с тем, не соглашаясь с мнением о признании нарушения субъективного права существенным условием всякого преступления, он доказывал: "Если государство имеет право или обязанность наказывать деяния, противные его целям, то нельзя ограничивать его задачей защиты права субъективного. Характеристическая черта преступления состоит скорее в нарушении права в объективном смысле, т. е. закона".

Аналогичным образом рассуждали многие авторы, отдавая предпочтение характеристике объекта преступления в качестве определенного рода блага. Не снимая необходимости правового анализа объекта преступления, используемое ими понятие "благо" охватывало собой нечто нарушаемое, изменяемое, подвергающееся воздействию и т. п. в результате преступления. Однако на рубеже XIX-XX вв. сначала в зарубежной, а затем и отечественной литературе был поставлен вопрос о необходимости разграничения того, что именовалось объектом защиты, с одной стороны, и объектом действия - с другой. Обобщив вкладываемый в эти понятия смысл, А.Н. Круглевский выделил несколько подходов. Согласно первому, "объектом юридической охраны... признается тот предмет, на который посягает отдельное преступление, конкретное воплощение правового блага, то фактическое отношение, изменить которое имело в виду лицо действующее, решаясь на преступление, охраняемое правом состояние, которое повреждается или ставится в опасность преступлением..." Второй состоит в том, что "объектом действия признается предмет, относительно которого учинено преступление или который должен быть создан преступлением для того, чтобы возникло характерное для данного деликта посягательство на предмет юридической охраны (Оппенгейм); предмет фактического воздействия субъекта, действующего в предположении, что он посягает на то или иное конкретное благо (Мокринский), непосредственная цель действий индивида".

Имея в виду приведенную характеристику объекта защиты и объекта действия, можно утверждать, что еще в начале XX в. отечественной уголовно-правовой наукой стала осознаваться необходимость отграничения объекта преступления от того, что позже станут называть предметом преступления и по поводу чего и по сей день в юридической литературе ведутся дискуссии не только относительно характера взаимосвязи объекта и предмета, но и относительно соотношения предмета с используемыми виновным средствами совершения преступления. По-прежнему актуальным остается также уяснение специфики воздействия на объект и предмет преступления, оказываемого деянием, и решение возникающих в этой связи вопросов, касающихся, в частности, соотношения понятий преступного вреда и преступных последствий. Конечно, проводя параллели между эволюцией представлений о взаимосвязи объекта и предмета преступления в дореволюционной и в современной науке, можно обнаружить и некоторого рода особенности (выражающиеся, например, в том, что ныне предпочитают увязывать производимые преступлением изменения как раз с объектом, а не с предметом посягательства). Но это не ставит под сомнение то, что соотношение объекта защиты и объекта действия в рассматриваемой работе интерпретировалось как соотношение не разных видов объектов преступления, а объекта и предмета преступления. Другое дело, как в ней была решена данная проблема. Не будет лишним, прежде всего, заметить, что благу здесь отводилась роль именно объекта, а не предмета преступления. Для начала XX в. ничего специфического в таком толковании объекта не было, как раз наоборот: "Это воззрение, - писал автор, - нашло себе признание и в современной литературе - его придерживаются все ученые, анализирующие составы отдельных преступлений, не занимаясь специально вопросом о существе объекта деликтов. Ввиду того, что криминалистов интересуют только те блага, нарушение которых запрещается (под угрозой наказания) правом, в науке установился обычай называть объекты преступления правовыми благами...". Руководствуясь вышеуказанными отличительными признаками, какие-то определенные выводы на этот счет сделать довольно сложно.

Характер преступления, его общественная опасность определяются прежде всего объектом, на который оно посягает. В зависимости от выбора законодателем тех или иных объектов уголовно-правовой охраны и специфики их защиты можно судить о приоритетных направлениях уголовно-правовой политики государства, о степени важности охраняемых в государстве благ которые, как известно, определяются уровнем развития человеческого общества, состоянием культуры, нравственности морали и т.п.

Объект посягательства во многом определяет юридическую конструкцию конкретного состава преступления, место преступления в Особенной части уголовного законодательства. Объект преступления помогает существенным образом отграничивать одни преступные посягательства от других, при этом смежные составы преступлений, внешне совпадающие например по образу действия, но обладающие неодинаковым социальным содержанием и направленностью, приобретают различную правовую квалификацию Важность такой работы несомненна ибо дает возможность правильно определить наказание в соответствии с содеянным. Вот почему правильное определение объекта преступления имеет важное теоретическое и практическое значение.

При всей значимости указанной проблемы и кажущейся простоты в ее решении, проблема понятия объекта преступления представляется нам сопряженной с большими трудностями. Это связано, главным образом со следующими обстоятельствами.

Во-первых с отсутствием единой отвечающей потребностям практики научно обоснованной последовательной концепции объекта преступления в теории уголовного права. Имеющиеся в настоящее время концепции объекта преступления противоречат не только друг другу, но в них обнаруживается различное толкование содержания объекта преступления, соотношения элементов этого понятия

Во-вторых, с идеологизацией в течение длительного времени содержания объекта преступления в нашем государстве. В рамках советской школы отечественной науки уголовного права (начиная приблизительно с 1924 г) без каких-либо доказательств и объяснений общим объектом всех без исключений преступлений признавались общественные отношения, которым непосредственно причинялся вред в результате преступного посягательства Основанная на идеологическом догмате - философии марксизма, теория объекта как общественных отношений признавалась единственно верной. пользовалась правом научной монополии и отвергала прежние достижения в развитии учения об объекте преступного деяния.

УК РФ 1996 г, как и все предыдущее отечественное уголовное законодательство, не содержит определения понятия объекта преступления что делает его (понятие объекта) продуктом науки уголовного права Надо признать, что вопрос об объекте преступления оказался едва ли не самым важным и сложным, не получившим окончательного разрешения по сей день

Как справедливо заметил Г. П. Новоселов "одним из главных аспектов существующей ныне концепции объекта преступления является вопрос о его понятии". Называя объектом преступления то, на что посягает лицо, совершившее преступное деяние, и чему причиняется или может быть причинен вред в результате преступления, отечественные ученые разделились в вопросе о том, что же непосредственно составляет содержание рассматриваемого понятия общественные отношения, человек или определенные социальные блага.

В послеоктябрьский период советские криминалисты сформулировали такую концепцию объекта преступления, согласно которой объектом преступления признавались "общественные отношения, поставленные под охрану уголовного закона, путем изменения которых причиняется социальный вред". При этом под общественными отношениями обычно понимались отношения между людьми в процессе их совместной деятельности или общения, находящиеся под охраной правовых или моральных норм.

Указанная концепция получив статус общепризнанной в науке советского уголовного права, во многих случаях действительно была вполне справедлива например при признании объектом преступления отношений собственности при краже, грабеже и других хищениях имущества, однако в силу нерешенности ряда принципиальных проблем, так и не стала универсальной теорией

Надо сказать, что характеристика объекта преступления в самом общем виде содержалась в первых советских уголовных законах В частности, в Руководящих началах по уголовному праву РСФСР от 12 декабря 1919 г отмечалось, что " советское уголовное право имеет задачей посредством репрессий охранять систему общественных отношений соответствующую интересам трудящихся масс, организовавшихся в господствующий класс в переходный от капитализма к коммунизму период диктатуры пролетариата". Первый советский Уголовный кодекс - УК РСФСР 1922 г. а затем и Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик 1924 г., УК РСФСР 1926 г в своей основе восприняли положения Руководящих начал, относящихся к объекту преступления. Все отличие состояло только в несколько иной редакционной форме.

Таким образом, советское уголовное право с момента его создания, отбросив "в архив истории" ранее действовавшие уголовные законы, а вместе с ними и отечественную науку, подошло к определению тех благ, которые признавались объектом преступления с совершенно иных, "пролетарских", позиций

Объектом преступления была признана отныне система общественных отношений, соответствующая интересам трудящихся масс. Эта установка Руководящих начал в разных редакционных формулировках стала исправно использоваться авторами учебников, монографий, диссертаций, журнальных статей. Причем, даже в солидных монографических исследованиях не содержалось объяснений и доказательств того, почему именно общественные отношения выступают как общим объектом преступлений, так и объектом индивидуально взятого преступления.

Главным аргументом, приводимым в качестве подтверждения достоверности приведенного положения, была ссылка на авторитет Руководящих начал. Приводились также многочисленные, различной степени убедительности, а порой более вековой давности цитаты "классиков" и "основоположников" господствующей в те годы в стране идеологии. Обобщение судебной практики, данных социологических исследований, примеров из реальной жизни по названной проблеме не требовалось, так как она считалась решенной "классиками" в общественной науке.

Все прежние достижения в развитии учении об объекте преступного деяния, как выработанные русской дореволюционной, так и зарубежной школами уголовного права незаслуженно были забыты и просто замалчивались Между тем, забегая вперед, заметим, что именно в недрах оставленных без внимания теорий, по нашему мнению, находится сегодняшнее решение проблемы объекта преступления.

Объектом преступления в дореволюционной России признавался отдельно взятый человек 6 или какое-то множество лиц, представляющих собой в любом цивилизованном обществе наивысшую ценность Наряду с этим существовала теория объекта преступного деяния как правового блага 6, согласно которой объектом уголовно-правовой охраны назывались жизнь, здоровье, собственность и другие ценности. В западно-европейской науке уголовного права, кроме всего прочего, объектом преступления назывались также субъективные права лица, уголовно правовые нормы в их реальном существовании, защищаемые правовыми нормами жизненные интересы и другие подобные явления. Однако все вышеуказанные концепции объекта преступления не стали в период существования советского государства предметом пристального внимания со стороны отечественных ученых, а были отвергнуты как буржуазные и реакционные.

Признание советской школой уголовного права объектом преступления общественные отношения потребовало уяснения содержания этого понятия, поскольку в каждом конкретном случае преступного посягательства уголовно-правовое значение приобретало содержание того отношения, которое подвергалось преступному воздействию. Потребовалось написать очень много страниц, чтобы приспособить категорию теоретической социологии "общественные отношения" к действительным нуждам теории уголовного права и правоприменительной практики. При этом указанная задача возводилась некоторыми теоретиками е ранг настолько значимой, что от нее по сути якобы и зависело окончательное решение проблемы объекта преступления е отечественном уголовном праве. Так, Н.И. Коржанский писал: "Дальнейшее развитие уголовно-правовой теории объекта преступления связано с тем, насколько глубоко будут исследованы общественные отношения, их социальная суть, содержание, структура, динамика и механизм возникновения и прекращения.

На самом деле проблема объекта преступления, по дальновидному замечанию профессора А.Н Трайнина, "приведенным положением.. лишь начиналась, ибо для разрешения важнейших для судебной практики вопросов квалификации необходимо было изучение объекта не только со стороны преступления, но и как элемента состава конкретного преступного действия". Как показало впоследствии применение теории объекта преступного посягательства как общественного отношения к различным видам составов преступлений, выявление непосредственного объекта преступного посягательства оказалось делом весьма непростым, а в некоторых случаях невозможным или даже абсурдным

В частности, профессор А.В. Наумов в одной из своих работ констатировал, что теория объекта как общественного отношения в ряде случаев откровенно "не срабатывает". Особенно, сетовал ученый, применительно к преступлениям против личности, в частности, к убийству и причинению вреда здоровью человека. Сомнения в том, что объектом преступления действительно во всех случаях являются общественные отношения высказывали и другие ученые.

Если коротко сформулировать основные проблемы, требующие своего решения в рамках учения об объекте преступления в советской школе уголовного права, то их перечень может принять следующий вид:

1) выявление структуры общественного отношения как объекта преступления,

2) характеристика механизма причинения ему вреда;

3) соотношение объекта преступления с последствиями преступной деятельности.

Как выяснилось, решить их советская уголовно-правовая наука за весь период своего существования окончательно так, и не смогла. Это, однако, не означает полного отсутствия позитивных результатов в проведенных исследованиях отечественных ученых. Напротив, многие положения и выводы являются фундаментальными и сущностными в понимании объекта как элемента состава преступления в целом. Достаточно вспомнить логически обоснованные выводы профессора А.Н. Трайнина, который установил, что "посягнуть - это всегда означает нанести в той или иной форме и мере ущерб объекту: посягательство не несущее с собой ущерба, перестает быть самим собой - оно уже не посягает... Нет посягательства, если нет объекта, так как в этом случае не на что посягать, и в одинаковой мере нет посягательства, если объекту не причинено ущерба, ибо в этом случае субъект не посягает".

Уязвимость данной позиции, по нашему мнению, состоит лишь в том, что невозможно в таком случае обосновать преступную сущность (общественную опасность) посягательства на так называемый "негодный" объект, покушения с негодными средствами, приготовления к совершению преступления (ибо там не оказывается непосредственное воздействие на объект), а также неоконченного покушения в преступлениях с материальным составом, если ожидаемые виновным последствия по каким-либо независящим от него обстоятельствам не наступили.

Важно подчеркнуть, что некоторые советские ученые рассматриваемого периода развития отечественной науки, признавая общим объектом преступления общественные отношения, полагали, что непосредственным объектом преступления могут выступать не только общественные отношения, но и те или иные государственные или общественные интересы, материальное выражение соответствующих общественных отношений, имущество в смысле совокупности вещей, сами вещи, материалы или люди.

Общепризнанное положение об объекте преступления для некоторых авторов носило, как представляется, чисто декларативный характер. Признавая его в общем виде, во многих случаях ученые от него отступали и называли объектом преступления имущество, вещи, материальные предметы и т. п.

Например, профессор А.А. Пионтковский, определяя общий объект преступления как общественные отношения, при анализе непосредственного объекта утверждал, что "общественное отношение как объект преступления - это то, что стоит за непосредственным объектом", то есть конкретное материальное благо, но отнюдь не абстрактное общественное отношение. Сходную позицию занимал Н.А. Стручков, признававший в качестве объекта уголовно-правовой охраны "социальные ценности каждого общества" ".

Концепция А.А. Пионтковского практически полностью поддерживалась профессором Я. М. Брайниным, хотя он и возражал против положения о том, что непосредственный объект не есть общественное отношение. По мнению ученого, "преступление, посягая на те или иные общественные отношения, объективно не уничтожает и не изменяет их, а наносит ущерб лишь отдельным элементам этих отношений государственным, общественным или личным интересам либо самой личности. Это приводит к необходимости различать объект правовой охраны и объект посягательства. К объект посягательства, по мнению Я.М. Брайнина, таким образом, не всегда совпадает с объектом правовой охраны.

Думается, что указанный подход к пониманию объекта преступления и сущности причинения ему вреда также с большим трудом можно признать правильным, ибо в противном случае возникает неразрешимый вопрос чем же вредно причинение ущерба отдельным элементам общественных отношений, если преступление не уничтожает и не изменяет их по сути? Как можно, нанося вред составным частям целого, оставить без изменения само целое. По мнению В.К. Глистина, в этом случае невозможно обосновать общественную опасность, вредность преступления.

Преступление, безусловно, привносит в объект преступления качественные изменения негативного характера, "поражает" объект уголовно-правовой охраны, чем вызывает необходимость решительного государственного реагирования. Понимание указанного обстоятельства послужило основанием для дальнейших научных изысканий в вопросе объекта преступления и механизме причинения ему вреда.

В начале 60-х годов своеобразный итог исследованиям объекта преступления в советской школе уголовного права подвел М И. Федоров. Он, в частности, констатировал, что "отступления от теории объекта как общественного отношения сводятся в основном к двум разновидностям.

а) к дополнению понятия объекта посягательства иными, кроме общественных отношений, явлениями (например, нормами права), и

б) к подмене общественных отношений явлениями, которые не являются общественными отношениями (например, имуществом, вещами, условиями, учреждениями и т.п. материальными объектами".

Такое понимание объекта, по мнению ученого, страдает существенным логическим пороком, так как известно, что суждение, верное в общем, является верным и в частности. Если общим объектом всякого преступления признавать общественные отношения, то нельзя одновременно признавать объектом отдельных преступлений, например, те или иные предметы материального мира или иные сущностные блага.

Как представляется, указанное удвоение объекта преступления необоснованно, ибо оно создает представление о существовании двух различных видов объектов посягательства и не указывает, какой из этих двух объектов следует считать объектом посягательства в конкретном случае совершения преступления Подобные высказывания не раз приводились в юридической литературе, тем самым, подтверждая фактический разрыв в понимании объекта преступления между Общей и Особенной частью уголовного права.

Не имея соответствующей теоретической проработки, советская школа науки уголовного права продолжала настаивать на том, что непосредственным объектом преступления являются именно общественные отношения. Другими словами, совершенное преступление во всех случаях, по мнению ученых, направлено на изменение общественных отношений и не причиняет вреда ничему иному. В противном случае, необходимо констатировать наличие какого-то иного объекта посягательства, не являющегося общественным отношением, что в рамках советской школы уголовного права было совершенно недопустимо по идеологическим соображениям.

Пожалуй, категоричнее других на этот счет высказывался Я М. Брайнин Он писал "Непризнание общественных отношений в качестве непосредственного объекта преступлений усложняет проблему объекта, так как создает разрыв между понятием непосредственного и понятиями родового и общего объектов преступления". Более того, согласно позиции большинства криминалистов того времени, нечеткое различие предмета и объекта преступления, признание непосредственным объектом преступления не общественных отношений, а иных явлений неизбежно должно было приводить сторонников этой концепции к неверным практическим выводам при квалификации.

На самом деле, признавая объектом преступления те или иные общественные отношения, советская школа науки уголовного права фактически признавала охрану не материальных ценностей и благ, жизни, здоровья человека и др., а наоборот, некие формы их проявления, те или иные формы связей между субъектами отношений.

Следовательно если принять эту рекомендацию, например, применительно к преступлениям против здоровья, то для привлечения лица к уголовной ответственности за умышленное нанесение тяжкого вреда здоровью человека недостаточно, чтобы суд установил, что виновный сознавал общественную опасность причинения соответствующей тяжести вреда здоровью человека, предвидел последствия своих действий и желал их наступления. Необходимо, кроме того, было доказать, что умысел виновного был направлен на конкретное общественное отношение.

Таким образом, можно констатировать, что в рамках советской школы науки уголовного права отечественные ученые, "запрограммировав" себя на признание общим объектом преступного посягательства общественные отношения, так и не смогли разрешить трех принципиальнейших проблем.

Во-первых, унифицировать понимание содержания самих общественных отношений В юридической литературе предлагались самые различные их интерпретации, общественные отношения то представляли собой нечто, раскрывающее положение человека в обществе (его статус), то его фактическое поведение, то интересы людей, а нередко под общественными отношениями вообще подразумевали любые социальные связи между людьми, в том числе и конкретные, индивидуальные, в то время пак общественные отношения. философским представлениям связываются лишь с «темными, устойчивыми связями.

Во-вторых до сих пор нет ясности в вопросе о том, каким образом причиняется вред общественным отношениям и что происходит с ними после причинения им вреда Одни исследователи указывали на то. что преступление "разрывает общественные отношения", вносит в них качественные изменения, воспрепятствуя их социальному назначению, другие уповали на повреждение общественного отношения в виде "нанесения фактического вреда объекту". Третьи - сходились во мнении о том. что причинение вреда объекту посягательства возможно только через воздействие на его элементы. Приведенные положения нередко взаимоисключали друг друга, чем окончательно запутывали и без того непростой вопрос о механизме причинения вреда объекту преступного посягательства.

В-третьих, какой бы позиции ни придерживался тот или иной автор в трактовке общественных отношений в качестве объекта преступления, она редко находила свое подтверждение при анализе отдельных составов преступлений, ибо оказывалось, что их объектом выступают: "общественный и государственный строй", " внешняя безопасность", "личность", "жизнь и здоровье человека" "права и свободы гражданина", "половая свобода (или неприкосновенность) женщины", "интересы правосудия" и другие, то есть то, что само по себе нельзя назвать общественными отношениями.

В свете сказанного, закономерно возникает вопрос если ни в исходном (в понимании общественных отношений), ни в конкретном (при характеристике отдельных составов Преступлений и объяснении механизма причинения вреда определенному объекту преступного посягательства) до сих пор нет достаточной ясности почему именно общественные отношения должны быть признаны объектом всякого преступления? Надо признать, что к аналогичным дилеммам уже приходили некоторые исследователи.

Как представляется, сформировавшийся в недрах советской школы науки уголовного права взгляд на проблему объекта преступления не совсем пригоден для удовлетворения современных социальных потребностей, так как сложился в отрыве от реальной жизни. Есть все основания утверждать, что традиционное понимание объекта преступления основано на абстрактных умозрительных идеологических постулатах, искусственно внедренных в нашу действительность, а потому нуждается в переосмыслении.

Существующая ныне теория объекта как общественного отношения в связи с вышеизложенными противоречиями нуждается в замене ее новой доктриной, отвечающей современным представлениям юриспруденции Интерес представляет, прежде всего, концепция "объект - правовое благо как определенная ценность", которая согласуется с действующим законодательством (ч. 1 ст. 2 УК РФ). Помимо этого, необходимо вернуться к опыту и иных теорий объекта преступления

Мы понимаем, что такого рода работа потребует значительного времени в проведении специальных монографических и иных научных исследований. Однако, как представляется объективные затраты многократно "окупятся" разрешением многих проблем науки уголовного права в частности, проблемы предмета преступного посягательства и его соотношения с объектом отграничения объекта и объективной стороны состава преступления и других, которые на сегодняшний день не имеют в своей основе методологических предпосылок.

2.2 Общественные отношения как объект преступления

Ориентируясь на марксистско-ленинское мировоззрение, советская уголовно-правовая наука взяла на вооружение теорию, согласно которой объект преступления есть общественные отношения. В юридической литературе часто утверждалось, что такое решение проблемы является вполне обоснованным, принципиально новым, единственно приемлемым, общепризнанным, соответствующим взглядам законодателя, имеющим важное значение для уяснения сущности преступления, и т. п. Учитывая, что и ныве такого рода интерпретация объекта преступления продолжает оставаться господствующей, рассмотрим наиболее важные положения данной концепции, в том числе и под углом зрения ее новизны.

В этой связи тем, сколько именно подразумевается в каждом отдельно взятом преступлении в случае, когда объектами преступлений усматриваются общественные отношения. Не имея в виду так называемое деление объектов преступления по горизонтали, т. е. на основной, дополнительный и факультативный, уместно вспомнить, что в досоциалистической литературе говорилось о выделении непосредственного (ему наносится конкретный материальный, физический и т. п. вред) и опосредованного (причинение вреда ввиду нарушения закона, нормы права, субъективного права) объектов посягательства. В интересующей нас концепции также вычленяется непосредственный объект (он называется и по-другому: "конкретный", "индивидуальный" и т. п.) преступления, но уже в одном ряду не с опосредованным, а с родовым (групповым, специальным и т. п.) и общим (генеральным) объектом. Если само по себе обособление непосредственного и опосредованного объектов преступления здесь сомнений не вызывает, как, впрочем, и понимание двоякого рода направленности каждого посягательства, то применительно к так называемой классификации по вертикали (на непосредственный, родовой и общий объекты посягательства) неясным остается главное: сколько объектов — один или несколько — мыслится в каждом конкретно совершенном преступлении. Заметим, что речь идет не просто о количестве членов деления, а о принадлежности всех их или только некоторых (например, непосредственного объекта) отдельно взятому посягательству.

Высказываемая и ныне убежденность в том, что "трехзвенная классификация есть конструкция, быть может, и не вполне завершенная, но все же соответствующая требованиям логики", требует особого акцента на исходных посылках данного деления, не имеющего аналогов в других науках. Если судить по наиболее распространенной в юридической литературе аргументации допустимости вычленения непосредственного, родового и общего объекта преступления, то есть смысл обратить внимание на следующие соображения Н.А. Беляева: "Совокупность общественных отношений, - пишет он, - определенное единство явлений, обладающих общей сущностью. Отдельные явления или группы явлений, входящие в эту общность, имеют свою специфику. А это значит, что совокупность общественных отношений может быть предметом научно обоснованной и логически завершенной классификации на базе марксистско-ленинского положения о соотношении общего, особенного и отдельного. Классификация объектов посягательства как общего (вся совокупность охраняемых уголовным законом общественных отношений — общее), родового объекта (отдельные однородные группы общественных отношений — особенное) и непосредственного объекта (конкретное общественное отношение — отдельное) вполне соответствует требованиям логики. О числе членов такого деления иногда высказываются и иные точки зрения. Так, по мнению Н.И. Коржанского, их не три, а четыре: "1) общий (совокупность социалистических общественных отношений, охраняемых уголовным законом); 2) родовой (отдельная группа однородных общественных отношений, составляющих определенную область общественной жизни — собственность, личность и т. п.); 3) видовой (общественные отношения одного вида — жизнь, личная собственность) и 4) непосредственный объект (конкретное проявление общественных отношений данного вида — жизнь Иванова И. И., собственность Петрова Е. Е. и т. п.)". Примечательно, однако, что и те, кто предпочитает различать большее количество членов деления, в обосновании его научной состоятельности ссылаются "на соответствие законам логики и взаимосвязи философских категорий общего — особенного — единичного".

Из сказанного, конечно, не следует, что при анализе понятия объекта преступления закономерности взаимосвязи категорий общего, особенного, единичного и отдельного (иногда в философской литературе дополнительно указывается на категорию всеобщего) не могут быть использованы вовсе. Принципиально важно, однако, в этом плане не забывать прежде всего о том, что общим в традиционной теории называют признак реального, существующего в пространстве и времени объекта, находящегося в отношении сходства к признаку по крайней мере еще одного класса. "Признак, сходный с признаками всех объектов этого класса, — пишет Г. Д. Левин, — называют всеобщим. Единичное — это признак, отличный от признаков всех объектов данного класса, а особенное — признак, сходный с признаками одних и отличный от признаков других объектов этого класса... Сами же предметы, воплощающие диалектическое единство единичных и общих (особенных и всеобщих) признаков, не могут быть названы ни единичными, ни особенными, ни всеобщими. Для них существует еще одна, пятая категория — "отдельное". Кроме того, нужно считаться и с другим широко известным положением: выступая признаками, характеристиками какого-либо отдельного, всякое общее, особенное и единичное существуют всегда не самостоятельно, а в неразрывной связи с отдельным, как его часть, сторона, признак и т. п. К сожалению, оба данных методологических требования упускают из виду всякий раз, как при обосновании научной состоятельности вычленения общего, родового и непосредственного объектов преступления обращаются к взаимосвязи философских категорий общего, особенного, отдельного.

Не только закономерности этой взаимосвязи, но и закон логики об обратном соотношении между содержанием и объемом понятия дают основание утверждать, что в объектах преступлений нужно различать признаки, свойственные объекту лишь одного преступления, объектам некоторой группы преступлений и объектам всей совокупности преступлений. Имея в виду повторяющееся в каждом без исключения объекте преступления (общее), можно сконструировать общее понятие объекта преступления, которое, согласно указанному закону логики, будет самым бедным по содержанию (включать в себя лишь те черты, которые имеются у объекта всякого преступления) и самым большим по объему (подразумевать объект любого преступления). Дополнив общее какими-то особенностями, обнаруживаемыми у объектов интересующей нас группы преступлений (например, воинских, преступлений против порядка управления), мы тем самым сформулируем видовое (групповое, специальное и т. п.) понятие объекта преступления, конкретизирующее общее и отличающееся от него как по объему (поскольку оно применимо только к части объектов преступления), так и по содержанию (наряду с общим оно фиксирует особенное, специфическое, групповое). Разумеется, имеет право на существование и понятие объекта, раскрывающее направленность какого-то отдельно взятого посягательства (кражи, изнасилования и т. д.). Конструирование такой дефиниции должно основываться на общих и видовых признаках и, кроме того, отражать неповторимое, индивидуальное своеобразие объекта посягательства. С точки зрения содержания данное понятие будет самым богатым (учитывать общее, специфическое и индивидуальное в направленности конкретного посягательства), а по объему - наиболее бедным (охватывать признаки объекта только одного, единичного преступления).

Но опять же нужно подчеркнуть, что вычленение трех названных видов понятий объекта преступления никакого отношения к классификации самих объектов преступления не имеет: сходное, повторяющееся во всех объектах преступления есть их общий признак, но не общий объект; особенность какой-то группы объектов преступления - не родовой объект, а признак, объединяющий некоторую часть объектов посягательств в одну однородную по направленности группу и вместе с тем отличающий ее от всех других групп. Подобно тому, как само преступление всегда предстает явлением (но не понятием) конкретным и не может быть "родовым" или "общим", его объект также всегда конкретен, не существует в виде "родового" или "общего" объекта посягательства, и, следовательно, в реальной действительности в посягательстве нет никакого иного объекта, кроме того, который сторонниками классификации объектов преступления по вертикали называется непосредственным.

Разумеется, никакая наука не может развиваться без выдвижения и обсуждения гипотез. Но одно дело, когда речь идет о гипотезе, и совсем иное — когда на одном (общем) уровне решение вопроса об объекте преступления воспринимается чуть ли не как истина в последней инстанции, а на другом (конкретном) — с тем же редким единодушием констатируется, что "приведенным положением проблема объекта преступления... отнюдь не исчерпывается. По существу она лишь начинается, ибо для разрешения важнейших для судебной практики вопросов — вопросов квалификации — необходимо изучение объекта как элемента состава конкретного преступного действия". Если учесть, что в действительности существует лишь так называемый непосредственный объект преступления, то ситуацию, при которой "определение объекта в форме общественных отношений" считается установленным, а "изучение специальных объектов, объектов конкретных преступных действий" объявляется "задачей, не вполне решенной", иначе как парадоксальной назвать нельзя.

Пойдя по пути не от частного к общему, а от общего к частному и фактически "запрограммировав" себя на необходимость понимания общественных отношений как объекта каждого преступления, советская уголовно-правовая наука за весь период своего существования так и не смогла создать теории, способной устранить расхождение между декларируемым общим пониманием объекта преступления и его характеристикой применительно к конкретным составам преступления. Не только прежде, но и в настоящее время сторонниками критикуемой точки зрения в рамках Особенной части как объект преступления рассматриваются личность, здоровье, честь, достоинство, конституционные права и свободы, общественная безопасность, конституционные основы, мир и безопасность человечества и т. п. - то, что никак не может быть названо общественными отношениями как таковыми. В работах последних лет понятие объекта преступления нередко увязывается не только с правовыми благами, охраняемыми законом интересами, субъективными правами и т. п., но и с такими общественными отношениями, которые либо что-то регулируют (участие в предпринимательской деятельности, рынок ценных бумаг, внешнеэкономическую деятельность и т. д.), что-то обеспечивают (нормальное функционирование личности, половую неприкосновенность и половую свободу личности, общественную безопасность и общественный порядок, безопасность движения и эксплуатацию транспорта, основы конституционного строя и т. д.), либо где-то складываются (скажем, в сфере государственного регулирования налогообложения, в сфере потребительского рынка). Подобного рода трактовка "непосредственного" объекта преступления породила конструкции, которые, хотя формально и не вступают в очевидное противоречие с исходным тезисом, явно имеют «налет» искусственности и схоластичности и, самое главное, ничего не дают для практики применения уголовно-правовых норм.

Не менее важно для рассматриваемой концепции и то, как в ней определялось общее понятие объекта преступления. В советской юридической литературе постоянно подчеркивалось, что среди специалистов имеется единство мнений по данному вопросу, однако в действительности обозначились по меньшей мере три основных варианта интерпретации "общего" объекта преступления как некоторого рода общественных отношений.

Придерживаясь мнения о том, что всякое преступление прямо или косвенно посягает на общественные отношения, А.А. Пионтковский не возражал против - вычленения общего, родового и непосредственного объекта преступления, но вместе с тем утверждал: "Отношение между объектом преступления как общественным отношением и непосредственным объектом преступления следует рассматривать в плоскости взаимоотношений категорий материалистической диалектики — сущности и явления. Непосредственный объект преступления — это предмет воздействия преступника, который мы можем непосредственно воспринимать (государственное, общественное или личное имущество граждан, здоровье, телесная неприкосновенность, представитель власти, государственные или общественные учреждения и т. д.)- Общественное отношение как объект преступления — это то, что стоит за непосредственным объектом и что еще необходимо вскрыть, чтобы глубоко понять истинное общественно-политическое значение рассматриваемого преступления. Поэтому, — делал вывод автор, — непосредственный объект тесным образом связан с объектом как общественным отношением. При более внимательном рассмотрении он оказывается или материальной предпосылкой существования и развития соответствующих общественных отношений, или материальной формой их выражения, или их субъектом".

В сравнении с другими известными советской юридической литературе вариантами концепции "объект преступления есть общественные отношения" взгляды А.А. Пионтковского были оригинальны именно тем, что он считал допустимым отводить общественным отношениям роль лишь "общего" и "родового" объекта преступления, но только не того, который обычно обозначают в качестве "непосредственного". Деталь отнюдь не малосущественная, особенно если учесть уже ранее сделанный нами вывод о научной несостоятельности квалификации объектов преступления по вертикали и отсутствии в действительности "родового" и "общего" объектов преступления. Поскольку, с одной стороны, ни о каком ином, кроме как непосредственном, объекте преступления говорить не приходится, а с другой — таковым в концепции данного автора выступает предмет воздействия, который можно воспринимать (имущество, здоровье и т. п.), то выходит, что предлагаемое А.А. Пионтковским решение вопроса в сущности не подтверждало, а, напротив, отвергало тезис об общественных отношениях как объекте преступления.

Несомненный интерес представляют суждения автора по поводу различий, усматриваемых им в представлениях об общественных отношениях как объекте преступления, имевших место в советской юридической науке, и тех, которые высказывались в начале XX в. И.Я. Фойницким. Констатируя, что последний вычленял посредственный (нарушаемая заповедь, норма) и непосредственный (общественное отношение, которое составляет реальное проявление данной заповеди и охраняется ею) объекты посягательства, А. А. Пионтковский отметил: "При более внимательном рассмотрении взглядов Фойницкого нетрудно видеть, что под общественными отношениями он имеет в виду совсем не то, что понимаем мы под общественными отношениями. Это вовсе не отношения людей в процессе производства, обмена и распределения хозяйственных благ и т. д. Для него "отношение" — это то, как должен вести себя гражданин по отношению к жизни другого, имуществу, свободе другого лица и т. п., руководствуясь данной нормой. Таким образом, "отношение" Фойницкого — это не общественное отношение между людьми, а должное поведение данного лица в каждом случае в соответствии с требованиями общей нормы. Поэтому между взглядом на объект преступления, проводимым Фойницким, и представлениями об объекте преступления, проводимыми советской теорией уголовного права, не существует ничего общего... Фойницкий не понимал, что нормы выражают реально существующие общественные связи людей в общественной жизни. В совершении преступления он не видел нарушения этих отношений. Его взгляд является идеалистическим взглядом на объект преступления".

С тем, что И.Я. Фойницкий под отношением между людьми подразумевал не фактическое, а должное (требуемое и т. п.) их поведение, спорить нет оснований. Суть вопроса в другом. Причисляя данного автора к сторонникам нормативной теории объекта преступления, А.А. Пионтковский вместе с тем утверждал: "Преступление есть вид правонарушения... Поэтому всякое преступление посягает на право. Если под правом понимать лишь совокупность правовых норм, установленных или санкционированных господствующим классом, то необходимо сделать вывод, что в правовом аспекте объектом всякого правонарушения, в том числе преступления, является норма права". Не пояснив, чем такое решение вопроса отличается от воззрений, относимых им к нормативной теории, автор одновременно пояснял, что данное определение объекта преступления охватывает лишь так называемое право в объективном смысле и оставляет за рамками данного понятия как субъективное право, так и правоотношение в целом. Присоединяясь к мнению, согласно которому право выступает как единство правовых норм и правоотношений, А. А. Пионтковский в тех и других видел единый объект правонарушения. "Различие между правоотношением как формой общественных отношений и общественными отношениями как их содержанием, - утверждалось при этом, - необходимо иметь в виду при рассмотрении объекта правонарушения. Каждое правонарушение, в том числе преступление, посягает не только на правовые отношения, но и на общественные отношения, являющиеся содержанием последних".

Как следует из приведенных суждений, в отличие от концепции И.Я. Фойницкого, в которой отношение и норма, его регулирующая, интерпретируются как самостоятельные объекты посягательства, А.А. Пионтковский исходил из их неразрывной связи, единства. Не вступая в дискуссию о том, насколько обоснованно общественное отношение, правоотношение и нормы права рассматривать как нечто целое, нужно заметить отстаиваемая в данном случае мысль о посягательстве на общественные отношения, толкуемые таким образом, как раз и подразумевает их понимание в качестве должного, а не фактического поведения людей или, по крайней мере, не исключает его. В результате то, в чем А.А. Пионтковский усматривал специфику интерпретации общественных отношений в советской юридической науке, в его собственной теории оказалось трудноуловимым и осознаваемым.

Более того, с тем же самым приходится сталкиваться и при уяснении сути второй, наиболее распространенной концепции объекта преступления как некоторого рода общественных отношений. Считая важным отличать объект от предмета преступления, ее сторонники обычно исходят из положения о том, что верное в общем должно быть верно и в частности, а потому отстаивают тезис общественное отношение есть не только общий и родовой, но и непосредственный объект посягательств. Не утруждая себя доказательством истинности общей посылки, они также не считают нужным различать в общественном отношении реальное и должное поведение его участников. В качестве примера можно привести работу Н.И. Коржанского, в которой со всей определенностью указывается "Без обязанности вести себя определенным образом нет общественного отношения Общественные отношения именно потому и признаются общественными, что возникают в обществе, выражают его интересы и что в требуемом поведении состоящих в связи субъектов (индивидов, групп, коллективов, классов) заинтересовано общество (или его господствующий класс), что общество ожидает от них именно такого поведения и требует его Отношения господства и подчинения, мужа и жены, ученика и учителя, дружбы, товарищества, собственности и т п - все они предполагают соблюдение велений общества о должном, дозволенном или запрещенном поведении". Подразумевая под общественным отношением в данном случае не столько реально возникающие, сколько предписываемые, желаемые отношения между людьми, автор далее пишет "Общественные отношения представляют собой фактическое, действительное поведение участников общественной жизни, которое направляется социальными нормами, а в отдельных случаях и принудительной силой общества". Делая в итоге вывод, согласно которому объект преступления "можно определить как обеспеченную обществом субъектам общественных отношений возможность соответствующего интересам общества поведения его членов, групп, классов или их состояние", НИ Коржанский оставляет открытым вопрос о том, какова взаимосвязь в объекте преступления должного и сущего, возможного и действительного, юридического и фактического, общественного отношения и правоотношения, нормы права и того, что она регулирует. Полагая, что с этой точки зрения представления об общественном отношении, изложенные А.А. Пионтковским и Н.И. Коржанским, мало чем отличаются не только между собой, но и от взглядов И.Я. Фойницкого, следует обратить внимание еще на один общий для них момент на то, что под общественным отношением в них подразумевается конкретная, индивидуальная, единичная, определенная и т. п. связь между людьми. Этот акцент уместен потому, что нередко именно он имеется в виду при уточнении смысла понятия общественного отношения как объекта преступления. Считая, что близкое по содержанию понятие "общественные связи" включает в себя "какой-либо комплекс социальных связей, все общественное устройство - отношения между общностями, классами, производственные отношения и т д.", В.К. Глистин пишет "Общественные отношения в таком виде - как определенная совокупность социальных связей - обычно неуязвимы для преступного воздействия, и нам не известны случаи разрыва какой-либо группы отношений путем преступного посягательства на них". Автор выводит за рамки общественных отношений, которые могут стать объектом преступления, также отношения лица к работе, спорту, учебе и т. д., поскольку им не присуще взаимодействие двух субъектов (физических или юридических), и ограничивает объект преступления кругом общественных отношений, имеющих «единичный», «конкретный» характер, специально при этом подчеркнув "В целесообразности выделения единичных или конкретных отношений нет никаких сомнений — многие неопределенности и ошибочные трактовки сущности причиняемого преступлением вреда, появление множественности объектов в одном преступлении и ошибки в разграничении сходных составов в значительной мере объясняются недоразумениями, связанными с отказом авторов от вычленения и анализа конкретного отношения".

Как раз иного мнения на этот счет придерживаются сторонники третьей точки зрения в толковании объекта преступления как некоторого рода общественных отношений. Отмечая, что такое их понимание ничем не отличается от тех представлений, которые в свое время имели место у В.Д. Спасовича, и соглашаясь с тем, что сущность преступного деяния проявляется на уровне непосредственного взаимодействия поступка человека и конкретного общественного отношения, В.С. Прохоров вместе с тем пишет: "...из этого вовсе не вытекает, что каждое отдельное слагаемое общественного отношения может само по себе рассматриваться как общественное отношение. Отдельное входит в общее и характеризует его. Общее не существует вне отдельного, но и отдельное не обладает свойством общего, не равнозначно ему". По мнению В.С. Прохорова, между общественными отношениями и конкретными отношениями между людьми существует ряд различий: "1) общественные отношения — это связи между социальными субъектами, т. е. в конечном счете между людьми; 2) эти связи складываются как результат массовой предметной деятельности людей; 3) они имеют типизированный, устойчивый характер; 4) складываются и существуют в масштабах общества, определяя его социально-экономическую природу; 5) дифференциация общественных отношений определяет основные сферы социальной жизни и структуру общества; 6) главными, определяющими социальную природу всех иных общественных отношений являются производственные отношения; 7) нормативное регулирование общественных отношений есть внешнее проявление свойственных им организованности и порядка".

Отстаиваемый В.С. Прохоровым взгляд на понятие общественных отношений трудно назвать бесспорным. Во-первых, и здесь взаимосвязь философских категорий интерпретируется в смысле, в своей основе мало чем отличающемся от того, который обнаруживается у сторонников классификации объектов преступления по вертикали, и так же не согласующемся с тем, что говорится в философской литературе. С позиции общей методологии отдельное не выступает частью общего. Как раз напротив, общее есть часть отдельного. Но если это так, то, вопреки мнению В.С. Прохорова, каждое общественное отношение не может складываться из единичных, конкретных отношений между людьми, ибо сами общественные отношения суть некоторая разновидность отношений между людьми, которые при некоторых условиях приобретают значение общественных". Далее, вряд ли учитывает автор должным образом и то, что отличает общественные отношения от социальных. Еще не так давно на это не обращалось внимания. Однако в последние десятилетия утвердилось мнение о необходимости понимания социального в широком и узком смысле слова. Если в первом случае эта категория используется как синоним общественного (в сопоставлении с природным), то во втором она предполагает несколько иное — "относительно самостоятельную область общественной жизнедеятельности, включающую в себя отношения между определенным образом организованными компонентами и ячейками социальной структуры общества, социальными общностями, т. е. социальные отношения".

Именно при социологическом взгляде на складывающиеся в обществе (в политике, праве, труде, спорте, образовании и т. д.) отношения в центре внимания исследователя оказывается не индивидуальное, случайное, а наиболее типичное, устойчивое, интегрированное и т. п. во взаимодействиях людей. Именно этот взгляд позволяет, отвлекаясь от специфики каждого преступления, лица, его совершившего и т. д., изучать преступления во всей своей массе, в целом, как социальное, а точнее, антисоциальное явление, именуемое преступностью.

Малоубедительна позиция В.С. Прохорова и по другим соображениям,РPbРPbwЂАWh8QbрPb
рPbносит она индивидуальный, общественный или социальный характер. Но главное все же не в том, как именно понимается в данном случае общественное отношение, а в том, что, в конечном счете, объект преступления предлагается рассматривать как некоторого рода систему общественных отношений, или, пользуясь терминологией автора, индивидуальных отношений, "первичных атомов", которым, для того чтобы действительно сложиться в общественное отношение, нужно образовать устойчивую структуру.

В отстаиваемой В.С. Прохоровым концепции объекта обращает на себе внимание не только то, что отличает ее от всех других трактовок общественных отношений, но и аналогичные общепринятым в советской уголовно-правовой литературе представления о взаимосвязи общественных отношений с юридическими явлениями - нормами права, правоотношениями, правопорядком и т. п. Непосредственно не касаясь субъективных прав, автор утверждает, что закрепляемый и поддерживаемый нормами права порядок выступает формой общественных отношений, в силу чего посягательство на защищаемое уголовным правом общественное отношение представляет собой и посягательство на правовые отношения, нарушение правопорядка есть нарушение правовой формы, "оболочки" общественных отношений. Считая, что в результате совершения преступления не может быть нарушена лишь правовая "оболочка" общественных отношений без причинения ущерба самим общественным отношениям, В.С. Прохоров исходит из того, что "правовая сторона общественных отношений не есть нечто внешнее по отношению к их собственному содержанию, т. е. нечто искусственно созданное и механически надетое на общественные отношения, а, напротив, представляет собой лишь более или менее адекватное отражение их внутренней урегулированности и порядка, "оболочку", не нарушая самого содержания общественных отношений. Когда говорят, что первична сама социальная связь, фактическое общественное отношение, а социальная норма, правоотношение (если норма правовая) вторичны, то тем самым лищь подчеркивают, что содержание (социальная связь) предопределяет форму (нормативность в том или ином ее проявлении), но вовсе не утверждает возможности (даже временной!) существования "бесформенного содержания" или "бессодержательной формы". Поэтому можно согласиться с утверждением, что объектом правонарушения является правопорядок, если, разумеется, не рассматривать правопорядок как "второй", "дополнительный" объект преступления наряду с общественными отношениями. Лишь в рамках единого целого можно анализировать общественное отношение, выделяя его "фактическую" и "правовую" стороны".

Для представителей всех трех рассмотренных концепций трактовки общественных отношений в качестве объекта преступления в качестве формы последних выступают норма права, правоотношение, правопорядок, субъективное право. Если в отечественной юридической литературе во второй половине XIX - начале XX в. в одних работах юридическим явлениям придавалось значение самостоятельного объекта посягательства, а в других - лишь одной из его характеристик, признаков и т. п., то в последующем они стали рассматриваться в качестве формы объекта посягательства общественных отношений. Проблема, однако, в том, что в общей теории права юридическое предстает то как форма, то как юридическое содержание правоотношения. Если учесть, что и взаимосвязь общественного отношения с правоотношением трактуется весьма различно, то сама идея признания юридических признаков формой общественного отношения требует своего дальнейшего осмысления.

Нечто подобное произошло и с характеристикой содержания общественного отношения. В досоциалистической литературе первоначально "фактический" ("непосредственный", "ближайший" и т. п.) объект преступления увязывался с людьми и принадлежащим им имуществом, отношениями между ними, их интересами, и только в начале XX в. стало традицией все это обозначать единым термином "благо". Некоторое время и в советской юридической литературе объектом преступления назывались разные ценности: интересы трудящихся, имущество и т. п. Впервые наиболее отчетливо попытка объединить их была предпринята Б. С. Никифоровым, который предложил включать в понятие общественных отношений в качестве составных частей участников общественных отношений, их носителей или субъектов, сами по себе отношения между участниками и условия реализации возможности нормального существования и функционирования социальных установлений. Касаясь вопроса о предмете преступления, автор пришел к выводу, что предмет преступления — это всего лишь составная часть объекта преступления, общественного отношения. "Отношения между людьми в обществе, — писал он, — часто включают в себя различного рода состояния и процессы и разнообразные предметы материального и нематериального мира — орудия и средства труда, его предмет и результаты, различного рода документы, всякого рода сведения и т. д. Не будучи сами по себе общественными отношениями, они в соответствующих случаях входят в "состав" этих последних и являются их неотъемлемой частью. Именно потому, что такие предметы, вещи и состояния сами по себе не являются общественными отношениями, они могут входить в состав различных общественных отношений". Аналогичным образом было признано целесообразным раскрывать взаимосвязь общественных отношений и социальных интересов. Интерпретируя последние по сути дела как обеспечиваемые правом возможности и считая неправильным положение, согласно которому уголовное право охраняет не общественные отношения, а интересы, автор утверждал: "...охраняя интересы, оно тем самым охраняет... общественные отношения, причем не в конечном счете, не "опосредованно", а самым непосредственным образом. При правильном определении этих интересов обнаруживается, что они образуют составную часть... общественных отношений, а не нечто, лежащее за их пределами".

Пожалуй, вряд ли будет преувеличением сказать, что идея включения в содержание общественных отношений всего того, что прежде претендовало на роль объекта преступления, в данной работе была центральной. Ориентируя исследователей на учет внутренней структуры "строения" общественных отношений, такой подход, казалось бы, давал основание для выработки единого взгляда на решение проблемы понятия объекта преступления, в том числе и применительно к наиболее часто встречающейся в юридической литературе его характеристике как некоторого рода интересов. В действительности все оказалось иначе. В последующем ряд ученых поддержали положение о том, что охраняемые уголовным законом интересы суть составная часть общественного отношения. Считая, положение об интересе как составной части общественного отношения наиболее ценным в концепции Б.С. Никифорова, Н.И. Коржанский счел нужным уточнить, что "возможность определенного поведения субъектов социальной жизни является не элементом объекта, не составной частью общественных отношений, а содержанием этих последних, и поскольку преступление нарушает реализацию названных возможностей, то она и есть объект преступления". Не усматривая каких-либо противоречий с отстаиваемым тезисом о том, что всякое преступление посягает на общественные отношения, а не что-либо иное, автор сконструировал дефиницию объекта преступления как обеспеченной обществом субъектам общественных отношений возможности соответствующего интересам общества поведения его членов, групп, классов или их состояния.

Не без оснований усмотрев в такого рода взглядах подмену одного понятия (общественного отношения) другим, В.К. Глистин охарактеризовал их как глубоко ошибочные. Ссылаясь на общетеоретическую трактовку, он, возражая Н.И. Коржанскому, заметил: "Непосредственно посягнуть на "интерес", как и на право или правовое "благо", невозможно. Механизм причинения вреда всегда связан с воздействием преступника на какие-либо элементы общественного отношения - на его субъект, на его деятельность или предмет отношения. Интерес же нарушается лишь через посредство разрушения охраняемого отношения либо через создание противоречащего интересам общества отношения". Несколько иное решение вопроса предложил В.Я. Таций. По его мнению, интерес есть некоторого рода социальный феномен, выступающий результатом, "продуктом" деятельности общественных отношений, ими порождаемый, но являющийся не составной частью (основой, "ядром" и т. п.) структуры общественного отношения, а в определенной мере самостоятельным явлением. Разделяя тезис о том, что общественные отношения — единственный объект преступления, автор одновременно делал акцент на их тесной взаимосвязи с интересами и обосновывал мысль о допустимости признания интереса объектом некоторого рода преступлений: "Необходимость использования интереса для определения объекта конкретного преступления возникает не во всех случаях, а только тогда, когда в качестве объекта законодателем определены те общественные отношения, которые по своей природе скрыты от непосредственного восприятия. Но при этом нельзя забывать об условности подобного решения вопроса. Когда мы определяем объект посредством указания на соответствующий интерес, то тем самым не подменяем общественное отношение как объект преступления его интересом. Объектом любого преступления (как общим, так и родовым или непосредственным) являются только охраняемые уголовным законом социалистические общественные отношения. Когда мы указываем на интерес как на объект соответствующего преступления, то одновременно подразумеваем и те поставленные под охрану уголовного закона "невидимые" общественные отношения, которые стоят за соответствующим интересом... Следовательно, практическая значимость предложенного решения вопроса заключается в том, что оно позволяет установить незримый объект, изучить его и использовать полученные знания в практической деятельности".

Включение в содержание общественных отношений всего того, с чем в начале XX в. связывалось возможное толкование объекта преступления, не сняло с повестки дня вопрос о существе взаимосвязи объекта преступления с тем, что прежде обозначалось как благо, а затем стало рассматриваться как предмет преступления. Следуя какой-то одной из трех вышеуказанных трактовок общественных отношений, ученые по-разному восприняли представления о взаимосвязи объекта и предмета преступления как взаимосвязи целого и части. Как уже отмечалось, в концепции А.А. Пионтковскоро вообще не усматривается оснований для разграничения предмета и непосредственного объекта преступления. Но обращает на себя внимание не только это: совершение преступления в ней увязывается с оказанием деянием непосредственного воздействия не на сами по себе общественные отношения, а на то, что, по мнению автора, мы можем непосредственно воспринимать (имущество, здоровье, свободу, представителя власти). Если в данном случае решение вопроса о взаимосвязи предмета преступления и общественных отношений еще можно истолковать по-разному, то интерпретация общественных отношений как объекта преступления, отстаиваемая В.С. Прохоровым, в этом смысле вполне однозначна. Возражая против мнения, согласно которому наряду с деятельностью людей компонентом (структурным элементом) общественных отношений является их предмет, что бы под ним ни понималось (вещи, богатства природы, приобретения человеческой мысли, институты власти и т. д.), автор пишет: "Действительно, общественные отношения — это всегда такие социальные связи, которые опосредованы... "социальными предметами". В качестве таких социальных предметов могут выступать либо средства производства и его продукты, либо такие вторичные факторы, как государственная власть, нормы права и морали, эстетические ценности, предметы религиозного культа и т. п. Однако то, по поводу чего складываются общественные отношения, вовсе не является элементом самого отношения. Предметность общественных отношений не означает, что они вещественны, т. е. существуют как вещи или включают их как свою органическую часть. Общественные отношения лишь обусловлены "социальными предметами", и каждое из них предполагает "свой" предмет, как и сам предмет - общественное отношение". Следуя логике суждений В.С. Прохорова, придется признать, что по тем же самым соображениям из содержания общественных отношений должны быть исключены не только их предмет, но и участники.

Видимо, нежелание видеть в общественных отношениях лишь социальные связи побудило большинство ученых поддержать мысль о включении предмета преступления в "состав" общественного отношения. Но это вовсе не означало, что такой подход позволил его сторонникам решить вопрос о том, какую именно роль играет предмет преступления в структуре общественного отношения, рассматриваемого в качестве объекта преступления. Полагая, что общественное отношение может быть нарушено лишь путем непосредственного воздействия на его составную часть, некоторые авторы пришли к выводу, согласно которому предметом преступления нужно признавать любой элемент общественного отношения (участника, его деятельность, вещь), подчеркивая при этом, что так называемых беспредметных преступлений не существует, ибо совершить посягательство на общественное отношение невозможно без воздействия на его элементы, т. е. на предметы посягательства. О непосредственно оказываемом на предмет преступления воздействии говорят и авторы, усматривающие в нем лишь материальные элементы общественного отношения и не исключающие существования преступлений, не имеющих своего предмета. Существует и такая точка зрения, согласно которой предмет преступления есть всегда то, по поводу чего складываются отношения между людьми, т. е. предмет общественного отношения. И, наконец, особую позицию по данному вопросу занял В.Я. Таций, высказавшийся в пользу того, что "применительно к потребностям уголовного права необходимо выделять три группы предметов (или предмет имеет троякое значение): 1) предмет охраняемого общественного отношения; 2) предмет преступления; 3) предмет преступного воздействия". По мнению автора, в первом случае предмет - это все то, по поводу чего или в связи с чем существует само общественное отношение; во втором - любые вещи материального мира, с определенными свойствами которых уголовный закон связывает наличие в действиях лица конкретного состава преступления; в третьем - тот элемент общественного отношения, который подвергается непосредственному преступному воздействию и которому, следовательно, причиняется вред прежде всего.

Безусловно, само по себе расхождение мнений, обнаруживаемое на протяжении более ста лет в представлениях об объекте преступления, в том числе и о его соотношении с предметом посягательства, не есть доказательство их несостоятельности. Вместе с тем это вполне закономерно порождает вопрос: что является источником такого расхождения? Можно было бы предположить, что это связано со сложностью и недостаточной разработанностью категории общественных отношений. Однако вряд ли будет правильным априорно именовать что-либо объектом преступления, не объясняя, почему оно должно быть признано таковым. Весь предшествующий анализ как раз свидетельствует о том, что в учении об объекте преступления дискуссии велись о сути того, что способно обладать свойством объекта, но не того, что составляет суть самого понятия объекта преступления.

Если вникнуть в логику рассуждения авторов, усматривающих в объекте преступления общественные отношения, то нетрудно обнаружить две исходные посылки:

а) объектом преступления должно признаваться то, чему преступление причиняет вред или создает угрозу его причинения. Такое явление, которому не может быть причинен ущерб, не нуждается в уголовно-правовой охране;

б) любое преступление наносит или создает угрозу нанесения вреда именно общественным отношениям, а не чему-либо. иному (нормам права, правовому благу, имуществу и т. д.).

Обоснованность сделанного вывода вряд ли вызывала бы какие-либо сомнения, будь каждая из этих посылок верной. Но дело в том и состоит, что обе они нуждаются в существенных уточнениях, ибо в недостаточной мере учитывают смысловое значение в одном случае категории "объект", в другом — термина "вред". В чем конкретно это проявляется, будет рассмотрено ниже. Здесь же уместно обратить внимание на так называемый механизм причинения вреда общественным отношениям, о котором пищут сторонники всех рассмотренных выше точек зрения и который, думается, особенно полно описан в работе В.С. Прохорова. Настаивая на том, что любое преступление, вне зависимости от его законодательной конструкции и от того, удалось ли преступнику довести задуманное до конца или же преступная деятельность была прервана на стадии покушения или приготовления, разрывает общественно необходимую связь субъекта преступления с другими людьми, нарушая тем самым урегулированность и порядок, внутренне присущий всем общественным отношениям, В.С. Прохоров пишет: "Каждое лицо, совершившее преступление, является субъектом того конкретного отношения, на которое посягает его деяние. Само деяние, независимо от того, какие изменения оно производит во внешнем мире и какова форма его проявления, "взрывает" это отношение изнутри. Этот "взрыв" происходит непосредственно в "ядре" общественного отношения, в его содержании". Ссылаясь на неоднократно высказывавшееся в литературе положение, согласно которому те, от кого охраняются общественные отношения, не являются посторонними для этих отношений лицами, автор подчеркивает, что если это так, если общественные отношения складываются из реальных действий людей, а следовательно, именно действия — их структурные элементы, то совершить действие — значит с неизбежностью нарушить указанные отношения. Объект преступления — это не мишень, пробитая пулей, а живая ткань общественного организма, куда внедрилась раковая клетка социальной патологии.

Некоторые нюансы обнаруживаются и в представлениях о другой стороне (другом участнике) общественного отношения. В некоторых работах говорится о том, что ею выступает виновный, и при этом не уточняется, насколько часто это имеет место в преступлениях (В.Я. Таций). По мнению других авторов (Н.И. Коржанский), виновное лицо является субъектом изменяемого им отношения "во многих случаях": в преступлениях, причиняющих вред обороноспособности страны, экономике, правосудию, личности, трудовым правам граждан и некоторым другим общественным отношениям. В.К. Глистин исходит из того, что правонарушитель, посягающий на существующие социальные отношения, как правило, является "носителем (субъектом) общественных отношений". Поясняя механизм посягательства на общественные отношения как объект преступления на примере ранее действовавшей нормы об ответственности за обман покупателей и заказчиков, автор пишет: "На одном "конце" этого отношения — покупатель, на другом — представитель торговой организации. Предмет отношения — установленный порядок отпуска товаров... Нарушение порядка продажи продукции представителем торговой организации, т. е. изменение предписанного законом и социально одобряемого поведения, "изнутри" разрушает отношение. Круг лиц, которые могут совершать нарушения отношения, ограничен рамками самого отношения".

Для рассматриваемой концепции объекта преступления подобного рода представления о "механизме" причинения вреда общественным отношениям выглядят логичными, ибо, выступая как некоторого рода целое, они не могут не включать в себя определенные элементы. Вполне объяснимым следует признать и стремление приверженцев рассматриваемой концепции включить в число таких элементов участников (носителей) общественного отношения, его содержание и предмет. Наконец, не должны вызывать возражений и часто высказываемые в этой связи утверждения, согласно которым характеристика участников общественного отношения предполагает выявление и учет признаков субъекта преступления, с одной стороны, и потерпевшего — с другой; содержания общественного отношения — прав и обязанностей участников — и их фактического поведения; предмета отношения — того, по поводу чего оно возникает.

Не оспаривая положений, согласно которым состав преступления включает в себя в качестве самостоятельных составных частей объект, субъект, объективную (в частности, деяние) и субъективную стороны посягательства, с одной стороны, и характеризуя объект преступления как общественные отношения, посягательство на которые осуществляется изнутри, — с другой, сторонники такой точки зрения обычно не замечают возникающего логического противоречия, связанного с понятием субъекта преступления. В учении о составе преступления его объект и субъект выступают как самостоятельные элементы, пусть даже и неразрывно связанные друг с другом. В учении же об объекте преступления субъект признается участником общественного отношения, на которое он посягает изнутри, и, стало быть, играет роль уже элемента не состава преступления, а общественного отношения, т. е. объекта преступления. То же происходит и с деянием (действием). В итоге в теории состава преступления субъект и совершаемое им деяние не поглощаются объектом, в то время как в концепции "объект преступления есть общественные отношения" они оказываются его внутренними образованиями. Далее, при более внимательном осмыслении того, как ныне в литературе характеризуется "механизм" взрыва общественного отношения изнутри, приходится в конечном счете вопреки здравому смыслу констатировать, что не общественные отношения (объект посягательства) служат элементом преступления, а по сути дела само преступление есть внутренняя часть общественного отношения (объекта посягательства).

2.3 Классификация объектов преступления

В уголовном праве объекты преступления классифицируются по вертикали и по горизонтали. По вертикали принято выделять следующие виды объектов: общий, родовой и непосредственный. По горизонтали классификация проводится на уровне непосредственного объекта. Здесь также выделяют три вида объектов: основной непосредственный, дополнительный непосредственный и факультативный непосредственный объект.

Глубочайшая конкретизация и четкая дифференциация общественных отношений, страдающих при посягательствах, помогает определить объект вреда и, прежде всего его классификацию. Первой проблемой классификации объектов является поиск основания классификации. На наш взгляд, основанием классификации объектов выступает круг общественных отношении, которым причиняется вред той или иной совокупностью преступлений. По этом основанию теория уголовного права традиционно выделяет несколько объектов общий, родовой и непосредственный. Кроме них в советском уголовном праве был предложен видовой объект, идея поддержана в настоящее время в учебниках и научных работах.

Но имеются и противники подобного. По мнению Г.П. Новоселова, никаких разновидностей объектов нет, существует только объект, который в теории называют непосредственным. Сделана еще одна попытка разрушить традиционное представление об уголовно-правовых категориях, в чем ничего противоестественного нет, лишь бы она была на пользу закону, практике, теории.

Прежде всего, выделяют общий объект как наиболее полный по кругу общественных отношений. По существу здесь речь идет о такой массе общественных отношениях, на которую могут посягать все преступления в совокупности, предусмотренные уголовным законом; это - совокупный объект совокупного уголовно-правового вреда. В целом, все, что выше было написано об объекте, касается именно общего объекта. Таким образом, общий объект является родовым понятием. Его можно изобразить в виде шара, который должен быть заполнен видами, подвидами и подподвидами объектов.

Под родовым объектом обычно понимают группу общественных отношений, отраженных в том или ином разделе УК. Однако в УК I960 г. разделов не было вовсе, тем не менее, родовой объект был выделен в соответствии с главами. На наш взгляд, родовым объектом следует признавать и ту группу общественных отношений, которые отражены в главах УК. Таким образом мы будем иметь два уровня родовых объектов: первый с более обширным накоплением общественных отношений (на уровне разделов УК), второй как части первого с естественно меньшей совокупностью общественных отношений (на уровне глав УК). В противном случае наука будет постоянно «бегать» за законодателем: последний удалит разделы и мы будем вынуждены менять классификацию, тогда как разделы и главы УК служат лишь формальным, видимым ориентиром, а фактическим основанием выделения видов объектов является объем общественных отношений, который в родовом объекте меньше, чем в общем, и больше, чем в видовом. Это необходимо понять не ради оригинальности выводов, а для того, чтобы точнее установить место видового объекта в системе объектов.

Родовой объект является инструментом создания иерархии общественных отношений и соответствующих норм в Особенной части уголовного законодательства. Это представляется аксиоматичным. Не менее аксиоматично и то, что главы Особенной части уголовных кодексов дифференцированы в зависимости от ценности родового объекта и расположены в системе от более к менее значимым. В предыдущем уголовном законодательстве иерархия была представлена следующим образом: отношения, на которые посягают особо опасные государственные преступления, иные государственные преступления, преступления против социалистической собственности, преступления против личности, преступления против политических, трудовых и иных прав граждан, преступления против личной собственности, преступления хозяйственные, преступления против порядка управления, преступления против общественной безопасности, общественного порядка и здоровья населения, преступления, составляющие пережитки местных обычаев, воинские преступления. Подобное ранжирование объектов было подвергнуто критике. Так, Н.И. Коржанский писал: «Оставим пока в стороне возможность уголовным законом обеспечить охрану общественного государственного строя, политической и экономической систем. Хотя строй и система, нуждающиеся в защите от своего народа уголовно-правовыми средствами, заслуживает определенной оценки».

В результате Особенная часть нового УК представляет собой следующую иерархическую систему; раздел о преступлениях против личности включает в себя главы 16 (против жизни и здоровья), 17 (против свободы, чести и достоинства личности). 18 (против половой неприкосновенности и половой свободы), 19 (против конституционных прав и свобод человека и гражданина), 20 (против семьи и несовершеннолетних); раздел о преступлениях против экономики – главы 21 (о преступлениях против собственности), 22 (в сфере экономической деятельности), 23 (против интересов службы в коммерческих и иных организациях); раздел о преступлениях против общественной безопасности и общественного порядка - главы 24 (против общественной безопасности), 25 (против здоровья населения и общественной нравственности), 26 (экологические преступления), 27 (против безопасности движения и эксплуатации транспорта), 28 (в сфере компьютерной информации); раздел о преступлениях против государственной власти – главы 29 (против основ конституционного строя и безопасности государства), 30 (против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления), 31 (против правосудия), 32 (против порядка управления); раздел о преступлениях против военной службы – глава 33 и раздел о преступлениях против мира и безопасности человечества – глава 34.

После выделения общего объекта и двух уровней родового объекта за пределами классификации остаются совокупность общественных отношений, которым причиняется вред, свойственный виду преступления, и совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление данного конкретного вида преступления.

Таким образом, совокупность общественных отношений, которым причиняет вред вид преступления (точнее, вся совокупность преступлений данного вида), и совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление данного вида, не совпадают по объему, первая больше и сложнее второй. Следовательно, необходимо выделять и объект вида преступления, и объект преступления этого вида. Для того, чтобы четко разделять объект вреда, свойственный виду преступления, и объект вреда конкретного преступления данного вида, и необходимо терминологически обособить тот и другой. Для определения последнего существует непосредственный объект как совокупность общественных отношений, которым причиняет вред конкретное преступление того или иного вида. Для определения первого из них и можно использовать термин «видовой объект», под которым будем понимать совокупность общественных отношений, которым причиняется вред, свойственный виду преступления. При этом В.Е. Мельникова считает видовой объект основанием выделения глав в новом УК, тогда как у Л.Л. Кругликова таковым признан внутригрупповой объект, объект группы преступлений, расположенных внутри глав. Мы полностью согласны с наличием подобной разновидности объекта и с тем, как его толкует Н.И. Коржанский, но не готовы следовать другим авторам в его понимании, но об этом несколько ниже. В результате мы получим всеобъемлющую классификацию по кругу общественных отношений, которым может быть причинен вред: от совокупности всех преступлений до конкретного преступления какого-либо вида.

Непосредственный объект — это конкретное общественное отношение, на которое направлено посягательство и которому преступлением причиняется вред либо создается угроза причинения такого вреда. По непосредственному объекту Особенная часть настоящего Кодекса в рамках главы делится на статьи.

Так, убийства посягают на жизнь, похищение человека — на право личной свободы, клевета — на честь и личное достоинство, кража — на собственность и т.д.

Именно на уровне непосредственного объекта проводится классификация по горизонтали на основной, дополнительный и факультативный.

Основной непосредственный объект — это то общественное отношение, которое охраняется конкретной уголовно-правовой нормой и на причинение вреда которому направлено конкретное деяние.

Основной непосредственный объект находится в одной плоскости с родовым объектом и совпадает с ним по содержанию.

Так, например, кража, мошенничество, растрата посягают на отношения частной, государственной или другой собственности. Все эти общественные отношения находятся в одной плоскости с понятием «отношения собственности» и составляют часть содержания этих отношений. Таким образом, установив, что умысел виновного был направлен на завладение чужим имуществом, мы делаем вывод, что это — преступление против собственности, т.е. определяем юридическую природу преступления и основание для его правильной квалификации.

Дополнительный непосредственный объект появляется в так называемых двуобъектных, или многообъектных, преступлениях. Это — конкретное общественное отношение, причинение вреда которому либо угроза причинения вреда является обязательным условием уголовной ответственности. Однако дополнительный непосредственный объект лежит в плоскости другого родового объекта.

Например, разбой посягает одновременно на собственность и жизнь или здоровье. Однако мы определяем это преступление как хищение, поскольку один из объектов посягательства совпадает с родовым объектом той главы, в которой находится соответствующая норма. Именно это обстоятельство является основанием определить собственность как основной непосредственный объект, а жизнь или здоровье как дополнительный непосредственный объект, поскольку эти общественные отношения выходят за пределы понятия «собственность» и находятся в плоскости понятия «личность». Однако привлекать виновного к ответственности за разбой мы можем только в том случае, если дополнительному непосредственному объекту создается угроза либо причинен вред. Если же вреда или угрозы причинения вреда нет, то нет и состава разбоя как двуобъектного преступления. В таких случаях совершенное деяние надо квалифицировать как грабеж, посягающий только на собственность.

Таким образом, дополнительный непосредственный объект всегда указан в конкретной уголовно-правовой норме наряду с основным непосредственным объектом.

Факультативный непосредственный объект — это конкретное общественное отношение, которому причиняется вред в результате совершения конкретного преступления. Однако в рамках этого состава преступления такой объект не предусматривается. Например, систематическая клевета может привести к тому, что потерпевший совершит покушение на самоубийство. В рамках ст. 129, предусматривающей ответственность за клевету, не предусмотрено непосредственное причинение вреда другому объекту. Следовательно, жизнь как объект посягательства при покушении на самоубийство в данном случае является факультативным непосредственным объектом. Причинение вреда этому объекту требует самостоятельной правовой оценки. Это значит, что надо посмотреть, есть ли в УК РФ самостоятельная уголовно-правовая норма, в которой это общественное отношение является основным непосредственным объектом. В случае с клеветой, закончившейся покушением потерпевшего на самоубийство, мы находим такую норму. Это ст. 110 УК. Такая ситуация позволяет нам квалифицировать систематические действия, направленные на унижение чести и достоинства потерпевшего, по совокупности как клевету и доведение до самоубийства.

Если же причинение вреда факультативному непосредственному объекту не предусмотрено конкретной уголовно-правовой нормой, то мы должны оценить это обстоятельство как повышающее степень общественной опасности совершенного деяния и отягчающее ответственность при назначении конкретного вида и размера наказания.

Таким образом, причинение вреда факультативному непосредственному объекту в одних случаях имеет значение для правильной квалификации, а в других влияет на назначение наказания.

Изучая конкретный состав, его структуру и содержание, следует учитывать, что иногда дополнительный непосредственный объект появляется только в квалифицированном составе преступления. И здесь возможны две ситуации: в одном случае причинение вреда дополнительному непосредственному объекту (либо угроза причинения такого вреда) обязательно, а в другом - это может быть только один из квалифицирующих признаков наряду с другими квалифицирующими признаками состава.

Таким образом, классификация объектов как по горизонтали, так и по вертикали позволяет уточнить характер и степень общественной опасности преступления, его юридическую природу, а также помогает правильно квалифицировать совершенное преступление.

Глава 2. Объект преступления и его соотношение со смежными понятиями 2.1 Соотношение понятий объект преступления и преступления

Если обратиться к источникам права X—XVII вв., то в них трудно найти термин, который охватывал бы все наказуемые формы поведения людей. Древнерусское право, важнейшим памятником которого считается Русская Правда (в различных редакциях), нередко использовало слово "обида", но было бы неверным считать, что оно подразумевало любое уголовно наказуемое деяние, т. е. имело значение родового понятия. Аналогичное нужно сказать и о терминах "лихое дело" (Судебник Ивана Грозного), "злое дело" (Соборное Уложение 1649 г.) и т. д. Вместе с тем уже в средневековых уставах и уставных грамотах начинают употребляться словосочетания типа "кто преступит сии правила" (Устав князя Владимира Святославича, Синодальная редакция), "а кто установление мое порушит" (Устав князя Ярослава Мудрого, Краткая редакция), "а кто иметь преступати сия правила" (Устав великого князя Всеволода) и т. д. Надо полагать, что именно на основе такого рода словосочетаний, используемых обычно в заключительной части княжеских уставов, в последующем (во времена Петра I) возникает и широко распространяется обобщающий термин "преступление", с которым стали связывать всякое поведение, объявляемое преступным. Этимология данного термина, характеризуемая в литературе обычно как выход за какие-либо границы, пределы, обусловила появление взглядов на понятие преступления как на некоторого рода нарушение (воли, закона, права в объективном и субъективном смысле), что и отразилось в одной из первых отечественных законодательных формулировок: "Всякое нарушение закона, через которое посягается на неприкосновенность прав власти верховной и установленных ею властей, или же на права или безопасность общества или частных лиц, есть преступление" (ст. 1 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1845 г.).

Порожденная большей частью этимологическим толкованием и фиксирующая не столько физическую, скольо юридическую природу преступления, такая трактовка просуществовала в нашем законодательстве недолго, и уже в следующей редакции (1885 г.) Уложения о наказаниях при определении понятия преступления с фактом нарушения стала связываться не родовая, а видовая характеристика преступления: "Преступлением или проступком признается как самое противозаконное деяние, так и неисполнение того, что под страхом наказания законом предписано". В Уголовном Уложении 1903 г. преступление идентифицировалось уже только с "деянием, воспрещенным во время его учинения законом под страхом наказания", и при этом в отличие от Уложения о наказаниях предполагалось, что оно (деяние) включает в себя как активные, так и пассивные формы поведения. Если не считать Руководящие начала 1919 г., где преступлением объявлялось "нарушение порядка общественных отношений", то можно утверждать, что смещение акцента с нарушения на деяние было традиционным и для советских уголовных кодексов, в которых первоначально преступление формулировалось как некоторого рода действие и бездействие (Уголовные кодексы РСФСР 1922 и 1926 гг.), а с принятием в 1958 г. Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик было увязано с деянием как таковым. При этом в последнем случае специально пояснялось, что деяние есть совершение лицом действия или бездействия. В принципе сходное решение вопроса нашло свое отражение и в ныне действующем УК РФ с той лишь разницей, что в нем законодатель отказался от такого рода пояснений, но в части решения интересующего нас вопроса сохранил преемственность: деяние есть родовая, а его виновность, общественная опасность и запрещенностъ под угрозой наказания есть видовая характеристика преступления.

В настоящее время положение о том, что без деяния не может быть преступления, стало аксиомой, а потому сама мысль об обоснованности построения соответствующих дефиниций воспринимается как сама собой разумеющаяся. Иногда на роль отправного понятия в литературе выдвигался также термин "посягательство", но с разными, порой противоположными мотивировками. Желая акцентировать в преступлении его способность не только причинять, но и создавать угрозу причинения вреда, В. Д. Спасович, например, полагал, что словом "посягательство" охватываются "и совершенные правонарушения, и покушения на правонарушения, и даже приготовления к правонарушениям". Из иного толкования исходила Н. Ф. Кузнецова, которая, отстаивая мысль, что в действительности нет преступлений, не влекущих за собой нанесения ущерба, отмечала: "Посягательство немыслимо без нанесения ущерба... В этой связи нам представляется более правильным определять преступление не как действие или бездействие, лишь направленное на причинение вреда правоохраняемым объектам (это характеристика лишь преступного действия), а как общественно опасное посягательство на социалистические общественные отношения". Неоднозначно был интерпретирован термин "посягательство" и в плане его взаимосвязи с внутренней, психической стороной преступления. По мнению Н. С. Таганцева, она остается за пределами содержания данного термина, и потому, как полагал автор, о преступлении правильнее говорить, как о некоторого рода деянии. Полагая, что термин "посягательство" охватывает лишь внешнюю сторону преступления, Н.С. Таганцев писал: "Так как нарушение интереса, охраняемого нормами, возможно и со стороны сил природы, и со стороны лица, не обладающего разумам, малолетнего и т. д., а между тем преступное нарушение норм предполагает наличность вины, то... его можно было бы оттенить в самом определении словом "деяние" в противоположность делу, факту". В работе М.П. Карпушина и ВИ. Курляндского говорится об обратном.

Констатируя наличие в юридической литературе некоторых нюансов в трактовке родовой принадлежности понятия преступления, следует обратить внимание и на то, что нередко оно интерпретируется и как некоторого рода отношения между людьми. Особую актуальность такое толкование приобрело в учении о предмете уголовного права в связи с решением вопроса о возможности признания в этом качестве преступления. Аналогичный взгляд был высказан М.Д. Шаргородским: "Предметом уголовного права... являются те общественные отношения, которые мы понимаем под словом "преступление". Иную позицию занял В.Г. Смирнов.

С его точки зрения, "преступление как антисоциальное общественное отношение является не предметом регулирования советского уголовного законодательства, а юридическим фактом особого свойства, который порождает общественное отношение, нуждающееся в уголовно-правовом регулировании". Не разделяя мнения В.Г. Смирнова, М.И. Ковалев сделал акцент на том, что, будучи не просто юридическим фактом, преступление есть общественное и одновременно правовое отношение". Можно было бы привести и ряд других суждений, авторы которых, вне зависимости от занимаемых ими позиций в решении вопроса о предмете уголовного права, исходили и ныне исходят из трактовки преступления как некоторого рода общественного отношения.

По поводу обоснованности того или иного понимания предмета уголовно-правового регулирования речь пойдет далее. Здесь же необходимо заметить, что иногда соответствующая трактовка имела и имеет место также и в рамках учения о самом понятии преступления. Довольно часто она подразумевалась еще в работах, изданных в конце XIX - начале XX в. Например, В.Д. Сергиевский, рассматривая вопрос о понятии преступления, различал "отношение человека к самому себе, отношения к существам мира сверхчувственного; отношения к внешней природе; отношения к ближним, то есть к обществу". Заметив, что лишь в последней области отношения будут иметь характер юридических, автор писал: "Таким образом, уголовное право выделяет три области, в которых не может быть речи о преступных деяниях, за отсутствием юридических отношений с предметом посягательства. Только в отношениях человека к другим людям и государству возможны преступные деяния, так как только в этой области посягательство может заключать в себе нарушение правоотношений. Однако и в этой области, по крайней мере для старого права, существовало большое ограничение: юридические отношения гражданина создавались не ко всем людям, не ко всем ближним. Так, раб, поставленный в положение объекта имущественного обладания, был для господина-хозяина не более как res mea.

Далее, люди, лишенные покровительства законов, представляли собой такие предметы, посягательство на которые не могло составить собой правонарушения".

Наибольший интерес в этой связи представляет работа М.П. Карпушина и В. И. Курляндского, которые, не без оснований отмечая, что "авторы определений не считают нужным подчеркивать, что преступление - тоже общественное отношение, запрещенное, неправильное, преступное, но все же отношение человека к другим людям", предприняли попытку "рассмотреть преступление, препарировав его как специфическое общественное отношение с его субъектами, содержанием и т. п.". К сожалению, сделанные в результате проведенного анализа выводы о "строении" преступления оказались малопродуктивными, что, собственно, и дало основание В.С. Прохорову, Н.М. Кропачеву и А.Н. Таргабаеву в их совместной работе связать это с ошибочностью концепции "преступление — общественное отношение". Не возражая против того, что всякое преступление есть отношение индивида к кому-либо, они высказались за недопустимость отождествления общественных отношений и отношений (связей) индивидуальных, межличностных. Подчеркивая, что преступление есть не первое, а второе, данные авторы аргументируют свою позицию тем, что: "1) общественные отношения - результат связи, "сцепления", говоря словами К. Маркса, людей; преступление не создает связи, а разрывает по крайней мере одну из многих связей человека с другими людьми; 2) общественные отношения предполагают организованность и порядок; преступление - это акт, дезорганизующий порядок, акт индивидуального произвола; 3) общественные отношения опосредуются различными социальными институтами и учреждениями; преступление остается "голым" единичным актом "изолированного индивида"; 4) общественные отношения — это отношения целостных систем, результат массовой деятельности людей, и поступок "включается" "в мир общественных отношений" тогда, когда соответствует этой деятельности; преступление — чужеродное образование, внедрившееся в ткань общественных отношений; 5) общественные отношения - результат социальной деятельности; преступление антисоциально; 6) общественные отношения имеют известные границы (сферы действия) и определенный круг субъектов; ни отдельно взятый преступник, ни сколь угодно большая масса преступников никакой социальной общности не образуют".

О том, что такое понимание общественных отношений в действительности подразумевает под ними иное (социальное отношение), ранее уже говорилось. В данном случае нас интересуют, однако, не столько мотивы самого факта неприятия концепции "преступление есть общественное отношение" отдельными учеными, сколько причины, по которым проведенный М.П. Карпушиным и В.И. Курляндским анализ понятия преступления под интересующим нас углом зрения оказался малопродуктивным. Правомерно ли вслед за В.С. Прохоровым, Н.М. Кропачевым и А.Н. Таргабаевым объяснять это тем, что данная концепция вообще, в принципе не способна дать ничего нового в характеристике преступления? Если допустить, что причины заключены именно в самой концепции, то неизбежно придется признать: представления о преступлении как разновидности деяний (общественно опасных, противоправных и т. п.) ничем не отличаются от того толкования, при котором оно рассматривается в качестве определенного рода отношений между людьми. Между тем такой вывод был бы обоснован при одном условии: деяние и общественное отношение суть тождественные понятия. Учитывая, что в действительности каждое из них предполагает свой собственный смысл, необходимо согласиться с тем, что определения преступления, усматривающие в нем разновидности деяния, с одной стороны, и отношения между людьми — с другой, не могут не иметь какой-то специфики. К сожалению, в исследовании М.П. Карпушина и В.И. Курляндского она не нашла своего должного отражения. И в этом смысле, безусловно, прав В.С. Прохоров, констатировавший, что в данной работе рассмотрение преступления как особого общественного отношения в итоге свелось к констатации лишь уже известных уголовному праву положений, согласно которым полное определение преступления требует раскрытия субъекта и объекта посягательства, его объективного и субъективного содержания. Но, думается, такой результат нужно связывать не с ошибочностью самой концепции, а с авторской ее интерпретацией: фактически, желал обосновать наиболее важные теоретические положения о преступлении с позиций понимания его как общественных отношений, М.П. Карпушин и В.И. Курляндский не увидели или не захотели увидеть того, что подобное понимание не доказывает, а скорее ставит под сомнение истинность ряда известных и общепринятых положений. Не ставя перед собой задачу выявления всех возникающих в этой связи проблем, остановимся только на тех из них, которые свидетельствуют об актуальности рассмотрения преступления под таким углом зрения.

В настоящее время уже можно считать общепризнанным положение, в соответствии с которым преступление есть явление в первую очередь социальное. В отечественной уголовно-правовой литературе с таким аспектом рассмотрения нередко увязывается характеристика его сущности и, соответственно, утверждается, что признание общественных отношений объектом посягательства вытекает из социальной (классовой) сущности преступления, отказ же от их рассмотрения как объекта преступления делает невозможным раскрытие социальной (классовой) сущности преступления и т. п. Фактически по этому же пути пошли и авторы интересующей нас работы, констатировав, что "сущность преступления выражается в его посягательстве на общественные отношения".

Сконструировав дефиницию, усматривающую в преступлении не деяние (как принято) или разновидность отношений между людьми (как следовало бы ожидать), а определенного рода посягательство на общественные отношения, М.П. Карпушин и В.И. Курляндский объяснили свой подход необходимостью учета сущности и содержания преступления. Логично предположить, что в данном случае отказ от использования в качестве ближайшего родового понятия термина "деяние" вызван его неспособностью отразить главное в преступлении: его социальную сущность. Если с мотивами критического восприятия традиционных вариантов построения определения преступления здесь все более или менее ясно, то о причинах, по которым авторы не сочли целесообразным сформулировать понятие преступления в контексте проведенного исследования, т, е. как общественного отношения, остается только догадываться. Может ли это в принципе обусловливаться теми же соображениями? Вопрос риторический, ибо, как обоснованно заметил С.С. Алексеев, "каждое явление в обществе раскрывается как явление социальное тогда, когда оно рассматривается в виде отношения". Тезис о том, что социальная сущность преступления выражается в посягательстве на общественные отношения, в этой связи, казалось бы, не должен вызывать каких-либо возражений. В действительности они имеются, поскольку одно дело, когда объект преступления рассматривается как общественные отношения, и другое — когда само преступление характеризуется в этом качестве. Думается, что в общественных отношениях допустимо было бы видеть социальную сущность объекта посягательства, и не более того. Социальная же сущность преступления состоит не в там, что оно посягает на общественные отношения, нарушает их, причиняет им вред и т. п., а в том, что преступление само есть определенный вид отношений между людьми.

Аксиомой можно считать положение о том, что, рассуждая о "строении" преступления, его составе, необходимо иметь достаточно четкое представление о самом преступлении. В этом плане по меньшей мере нелогичной выглядит теория, сторонники которой в своих суждениях молчаливо признают за общественными отношениями способность служить не только самим преступлением, но и одним из присущих ему элементов. Поскольку здравый смысл не позволяет признавать одно и то же целым и частью целого, отечественная уголовно-правовая наука обязана определиться с ролью общественных отношений в процессе посягательства: либо они есть само посягательство, либо его объект. Третьего, как говорится, не дано. Если встать на точку зрения, согласно которой преступление понимается как определенного рода общественные отношения, то объектом преступления можно считать что угодно, но только не общественные отношения как таковые. Имея в виду, что в них всегда присутствует две стороны и каждой из них выступают люди, вполне логично утверждать одна сторона — виновный, другая — объект, против которого совершаются наказуемые действия или бездействие При таком подходе, однако, можно говорить о том, что преступление совершается в той или иной сфере складывающихся в обществе отношений между людьми (например, в сфере отношений собственности, половых отношений), но никак не о том, что преступление посягает на эти отношения. Как бы именно ни называлось отношение между людьми в процессе посягательства — особым, незаконным, криминальным и т. п., — мы в любом случае подразумеваем, что стороной данного отношения является другой его участник, а не другое общественное отношение. Стало быть, вопреки высказываемому многими учеными мнению о том, что признание общественных отношений объектом преступления вытекает из социальной сущности преступления, нужно заключить взгляд на преступление как на некоторого рода отношение лица к людям делает, невозможным толкование объекта посягательства в качестве общественного отношения.

Иную, весьма проблематичную логику предполагает подход, при котором при характеристике понятия преступления за исходную посылку принимается тезис "объект преступления — общественные отношения" Ранее уже отмечалось, что, помимо всего прочего, такая трактовка объекта преступления сопряжена с явной логической непоследовательностью суждений, при которой он рассматривается в одном случае — в рамках учения о составе преступления — в качестве элемента, вычленяемого помимо субъекта, объективной и субъективной сторон, а в другом —- при анализе структуры общественного отношения как объекта посягательства — как то, что охватывает своим содержанием все иные элементы состава преступления. Подобная парадоксальность рассуждений обнаруживается и при характеристике термина "деяние". Предпочитая при определении преступления видеть в нем не столько разновидность отношений между людьми, сколько общественно опасное, противоправное и т п деяние, отечественная уголовно-правовая наука фактически придает последнему понятию значение родового, так что в его содержание оказываются включенными все элементы состава преступления. В итоге возникает, если так можно выразиться, предельно широкая трактовка смысла термина "деяние", в которой каждый из отдельных элементов состава преступления воспринимается как структурная, составляющая часть.

Существует, однако, и иная, предельно узкая трактовка содержания данного термина Она обнаруживается всякий раз, как в литературе идет речь не о самом преступлении, а опять же о его составе. Обособляя в последнем объект, субъект, субъективную и объективную стороны, теория уголовного права с термином "деяние" здесь увязывает уже только один элемент - объективную сторону, и даже не всю ее (помимо деяния она предполагает также место, время, способ посягательства и др.), а только непосредственно касающуюся действия (активного поведения, телодвижения) или бездействия (пассивного поведения, отсутствия должного телодвижения) Сколько бы при этом ни подчеркивалась неразрывность связи деяния либо действия или бездействия со всеми другими элементами состава преступления, в том числе с внутренней стороной посягательства (например, указанием на то, что "шизофреник в уголовно-правовом смысле не действует"), суть интерпретации термина "деяние" остается прежней им в любом случае охватывается лишь внешнее поведение, которое соотносится с прочими элементами состава преступления (с субъективной стороной, объектом и т. д.) не как целое и часть, а как самостоятельные части некоторого целого, именуемого составом преступления.

Не способствует неоднозначность понимания данного термина и достижению единства мнений среди ученых в вопросе о возможности рассмотрения объекта и субъекта как элементов состава преступления. Достаточно показательна в этой связи позиция П.А. Фефелова, считающего, что традиционное четырехэлементное представление о составе преступления уже не отвечает современному уровню развития науки. Выступая против включения объекта и субъекта в число элементов состава преступления и определяя последний как "единство субъективной и объективной сторон (признаков), выраженных в уголовном законе и отражающих содержание общественной опасности преступного деяния и его противоправности", автор обосновывает свою точку зрения, в частности, тем противоречием, которое возникает при ином решении вопроса.

Вполне вписываясь в концепцию "преступление — отношение индивида к людям", рассмотрение субъекта и объекта в качестве составной части посягательства вполне согласуется и с философской трактовкой этих категорий, требующей их характеристики всегда в рамках какого-то целого Если на методологическом уровне оно часто именуется субъект-объектным взаимодействием, то в частном научном исследовании, посвященном анализу субъекта и объекта посягательства, роль целого, очевидно, способно играть только само преступление. С этой точки зрения оно также есть некоторого рода субъект - объектное взаимодействие, не исключающее, а, напротив, с необходимостью предполагающее вычленение в нем соответствующих сторон взаимодействия (субъекта и объекта) и определенную связь между ними. Не видя оснований для отказа от рассмотрения данных сторон и их связи в качестве внутренних частей преступления, уместно вместе с тем выяснить, исчерпываются ли они его содержанием Сторонники господствующего ныне взгляда на "строение" преступления ориентируются на отрицательное решение такого вопроса, требуя признания объективной и субъективной сторон преступления обязательными его элементами, выделяемыми в одном ряду с субъектом и объектом посягательства.

Справедливости ради нужно отметить, что некоторые из этих вопросов уже привлекали внимание исследователей. Так, в свое время весьма специфический смысл предлагал усматривать в элементах состава преступления А.Н. Трайнин, считавший "глубоко ошибочным" именовать ими субъект, объект, объективную и субъективную стороны состава преступления и утверждавший, что в действительности существуют лишь элементы состава, характеризующие объект, субъект, объективную и субъективную стороны. Иная точка зрения изложена М.П. Карпушиным и В.И. Курляндским. Заметив, что ни о какой логике не может идти речи, когда говорят о "признаках признаков" или "элементах элементов", и ссылаясь на толковые словари, авторы исходили из того, что элементом следует считать составную часть какого-либо сложного целого, а признаком — примету, черту и т. п., позволяющую узнать что-либо. Несколько ранее близкую позицию на этот счет занял Я.М. Брайнин, назвав элементами состава преступления его определенные части, выполняющие соответствующие функции и обладающие соответствующими признаками.

Разделяя мнение о том, что признаки и элементы состава — понятия не тождественные, приходится все же констатировать, что, руководствуясь вышеназванными критериями, трудно объяснить, почему объект можно, а предмет посягательства нельзя рассматривать как элемент состава преступления. Еще более неясными оказываются причины, по которым объективная и субъективная стороны посягательства с некоторых пор в отечественной юридической литературе стали единодушно наделяться статусом самостоятельных элементов состава преступления.

Раздвоение единого целого (в данном случае преступлении) на противоположности - один из методов познания, который предполагает свой собственный ракурс исследований. Подобно тому, как сущность и явления, содержание и форма предстают перед нами противоположностями целого, но никак не его элементами, объективное и субъективное суть именно стороны целого и не более того. Не оспаривая допустимости их вычленения при характеристике содержания преступления, следует подчеркнуть, что в соответствии с известным принципом диалектики всесторонности изучения предметов, свойств и явлений в преступлении должны обособляться и другие его стороны: внешняя и внутренняя, материальная и идеальная, физическая и психическая и т. д. Безусловно, все они непосредственно раскрывают содержание преступления, однако претендовать на роль его элементов не могут.

Обращение в этой связи к пониманию преступления в качестве отношения лица к людям можно объяснить не только теми же соображениями, по которым юристы предпочитают рассматривать как предмет правового регулирования не столько поведение, сколько отношение между людьми. Помимо ориентации на переосмысление сущности преступления и его объекта такой подход дает возможность увязать разработку учения о составе преступления с представлениями о структуре общественного отношения. Поскольку они не безупречны, то сама по себе их экстраполяция на состав преступления едва ли существенно обогатит наши знания об отдельных его элементах и структурной характеристике преступления в целом. И все же совершенно очевидно, что теория состава преступления должна иметь свою методологическую основу.

2.2 Потерпевший как объект уголовно-правовой охраны

Родовым объектом преступлений, предусмотренных разделом VII УК РФ, в соответствии с текстом настоящего закона предусмотрена личность. С чем, кстати, согласны и большинство криминалистов, занимающихся этой проблемой. К последним, безусловно, следует отнести таких авторов, как С.В Бородин, Н.И Ветров, Т О Кашаева, М.И Ковалев и Н.А. Ныркова, А.И. Коробеев, Л.Л. Кругликов, ГМ. Миньковский, СИ. Никулин, Л.А. Прохоров, МЛ. Прохорова, М. Смирнов и А. Толмачев, О.Ф. Шишов.

Однако перечисленные ученые, по нашему мнению, за редким исключением, пытаются избежать семантизации этого, безусловно, правового понятия, хотя и признают некоторую правовую проблематичность его раскрытия. Так, например, Т.В. Кондрашова прямо указывает, что "не могут быть названы личностью аницефапы и так называемые "маугпи" и "тарзаны", поскольку они не обладают и не могут обладать ни второй сигнальной системой, ни способностью к анализу И все-таки лишение их жизни, безусловно, расценивается российским законодательством как убийство".

Оригинальную позицию в настоящем споре занял, как мы считаем, О Ф. Шишов. Так, вначале, он полностью поддерживает всех перечисленных нами авторов и в свою очередь настаивает на том. что "личность представляет собой не только биологическое, человеческое существо, но является сущностью общественных отношений, создателем и носителем социальных ценностей, субъектом трудовой деятельности, общения и познания". Однако, продолжая свою мысль он указывает, что "в философской литературе существует мнение, разделяемое и отдельными представителями юридической науки, согласно которому не каждый человек является личностью Э.В. Ильенков считал что "личность возникает тогда, когда индивид начинает самостоятельно, как субъект, осуществлять внешнюю деятельность по нормам и эталонам, заданным ему извне, - той культурой, в лоне которой он просыпается к человеческой жизни, к человеческой деятельности". Другой известный философ, В. П. Тугаринов заявляя: "Нельзя безоговорочно всех людей без исключения считать личностями, личность должна обладать чертами, которые свойственны лишь взрослому и психически нормальному человеку".

С точки зрения закона и правовой науки, такие взгляды неприемлемы Конституция РФ не проводит различий между понятиями "личность" и "человек" В уголовном законодательстве эти понятия воспроизводятся как идентичные".

Анализируя настоящую позицию, следует, видимо, согласиться с последним выводом О. Ф. Шишова и признать, что современное уголовное законодательство Российской Федерации действительно считает идентичными настоящие понятия, однако, по нашему мнению, последнее является, скорее всего, недостатком юридической конструкции нашего законодательства.

В связи с чем, видимо, следует вначале разобраться с семэнтологическим содержанием самого этого понятия. В соответствии с семантикой русского языка "личность - (есть) человек- носитель каких-то свойств". Следовательно, личность от человека отличает наличие каких либо особых свойств. Каких именно"".

В соответствии с данными современной психологии "личность - это такая система психических регуляторов, которая обеспечивает ориентировку и поведение человека в надситуативных целостностях социальной среды, таких, как идеалы мораль, истина и подобные всечеловеческие ценности или "личность - специфическая человеческая система психических регуляторов активности человека, такая устойчивая функциональная система в психике благодаря которой человек становится инициативным, целеустремленным, убежденным деятелем, способным не только приспосабливаться к среде обитания, но и улучшать ее". Где последние также признают, что "личность есть относительно поздний продукт общественно-исторического и онтогенетического развития человека. Об этом писал, в частности, и С. П. Рубинштейн.

Понять, что представляет собой человек определенной эпохи, каковы его характерные особенности объяснить, почему у него. Складывается такой, а не иной социальный облик, можно, только исходя из системы общественных отношений данного общества.

Общественные отношения обусловливают в немалой степени биофизические и в еще большей степени психологические и другие особенности человека. Из марксистского определения сущности человека к к совокупности всех общественных отношений отнюдь не следует, что марксизм сводит его целиком к этой социальной сущности, что свойства человека не связаны с его физически а бытием. Когда дело касается индивида, то он предстает перед нами как "совокупность физических и духовных способностей, которыми обладает организм живая личность человека.

Итак, человек - это в известной мере существо биосоциальное социальное потому что оно обладает общественной сущностью, биологическое потому, что носителем этой сущности является живой человеческий организм.

Понятие "человек" есть понятие родовое, выражающее общие черты, свойственные человеческому роду. Индивидом в мире человеческом обычно называют отдельного человека Ему свойственны наряду с общими и индивидуальные черты. Отдельный человек, по словам К. Маркса, "есть некоторый особенный индивид и именно его особенность делает из него индивида и действительное индивидуальное общественное существо.

Понятие "личность" неразрывно связано и с понятием "индивидуальность".

Индивидуальность находит свое выражение в природных задатках и психических свойствах человека - в особенностях памяти, воображения, темперамента, характера и во всем многообразии человеческого облика и его жизнедеятельности. Индивидуальную окраску имеет и все содержание сознания взгляды, суждения, мнения, которые даже при общности их у разных людей всегда содержат в себе нечто "свое" Индивидуализированы потребности и запросы каждого отдельного человека, и на все, что данный человек делает он накладывает свою индивидуальную печать. Личность - это человек, рассматриваемый не только с точки зрения его общих свойств и черт, а и со стороны своеобразия его социальных, духовных, физических качеств. Эти качества могут быть как положительными, так и отрицательными, а чаще всего в них сочетаются, хотя и в различных соотношениях, и достоинства, и недостатки.

Всеобщим признаком человека является социальная деятельность, выделяющая его из остального мира. Человек - это, прежде всего, активно действующий социальный субъект, изменяющий условия своей жизнедеятельности. Человек, далее, существо не только социально деятельное но и социально мыслящее и чувствующее, и все эти качества неразрывно связаны между собой. Так как общественные отношения меняются в ходе исторического развития, то и социальные типы людей видоизменяются, следовательно, появляются и исчезают и их индивидуальные воплощения. Однако представители русского идеализма, например Н А Бердяев, определяли личность только как духовный инструмент свободы, как сущность, определяемую лишь из себя, не подвластную какой-либо внешней детерминации.

Оставим в стороне философские вопросы бытия, так как нас, как правоведов, в этом споре должны интересовать исключительно уголовно-правовые категории этого социального понятия, а в первую очередь именно содержание родового объекта преступлений, предусмотренных разделом VII УК РФ, где объект преступления - это "то, чему преступление причиняет или может причинить ущерб".

Анализ изученной юридической литературы позволяет нам сделать безусловный вывод о том, что общепринятого определения объекта преступления в доктрине уголовного права в настоящий момент нет.

На сложившуюся ситуацию, по нашему мнению, повлияло наличие в современной правовой литературе определенной дискуссии по поводу его содержания, где превалирующей точкой зрения является позиция признания в качестве исходного постулата наличия именно общественных отношений, взятых под охрану уголовным законом так, ряд ученых, например, А В. Ушаков, указывают, что "под объектом преступления по установившемуся представлению понимаются общественные отношения, но не все, а только та ил часть, которая взята под охрану действующим уголовным законом".

Иные, например, Г П. Новоселов, в противовес им всем доказывают, что "объект преступления - (это) тот, против кого оно совершается, то есть отдельные лица или какое-то множество лиц, материальные и нематериальные ценности, которые, будучи поставленными под уголовно-правовую охрану, подвергаются преступному воздействию, в результате чего этим лицам причиняется вред или создается угроза причинения вреда".

Мы, в свою очередь, являемся безусловными сторонниками теории общественных отношений, исходя из чего и попытаемся определиться с правовой дефиницией понятия "личность". В связи, с чем следует, по нашему мнению, полностью согласиться с тем, что понятия "личность" и "человек" социально диаметральны. Далее, уголовное законодательство любого государства, не исключая и нашего, никогда конкретно не защищало и не защищает абстрактного человека, а охраняло именно его конкретные, законодательно закрепленные права и свободы посредством безусловного запрета под страхом уголовного наказания посягательств кого-либо на них, т.е. налицо определенная регуляция государством конкретных общественных отношений.

Далее, человек может быть личностью только в среде себе подобных, те. в социуме, который в свою очередь пронизан определенными связями между субъектами, его составляющими. Эти связи следует, поэтому признать, безусловно, общественными отношениям.

Значит, родовым объектом преступлений против личности будут выступать именно те общественные отношения из числа регулируемых уголовным законодательством России, которые обеспечивают наиболее важные права и свободы любого человека без исключения, те независимо от его вменяемости, гражданства и т.д. Указанные права получили свое нормативное закрепление в Конституции Российской Федерации и Особенной части Уголовного кодекса Российской Федерации.

Однако следует признать, что большинство ученых, интересующихся настоящей проблемой (СВ. Бородин, Н.И Ветров, ТО. Катаева, М.И Ковалев и НА Ныркова, А.И. Коробеев, Г.М. Миньковский, ЛА. Прохоров, МЛ. Прохорова, ОФ. Шишов), с нами категорически не согласны и в свою очередь считают, что родовым объектом этих преступлений выступают непосредственно сами права и интересы человека.

В связи с чем следует, видимо, еще раз повторить, что вне некоторой совокупности общественных отношений, без наличия конкретно закрепленного в нормативном плане контрагентальных сторон все основные права и свободы любого человека являются всего лишь юридической фикцией и реально осуществляться не могут.

Ряд авторов (А.Б. Мельниченко, С.Н. Радачинский, Э.Ф. Побегайло) в свою очередь считают, что "родовым объектом таких преступлений являются общественные отношения, обеспечивающие безопасность личности".

В соответствии со ст. 1 Федерального закона Российской Федерации от 5 марта 1992 г "О безопасности" под безопасностью следует понимать "состояние защищенности жизненно важных интересов личности, общества и государства от внешних и внутренних угроз. Жизненно важные интересы (есть) совокупность потребностей, удовлетворение которых надежно обеспечивает существование и возможность прогрессивного развития личности, общества и государства".

Вследствие чего следует признать, что ограничивать родовой объект этих преступлений только общественными отношениями, обеспечивающими безопасность личности, т.е. состояние защищенности ее жизненно важных интересов, значит, по нашему мнению, существенно ограничивать диапазон возможности регулирования уголовным правом тех общественных отношений, которые обеспечивают любого без исключения человека набором конкретных прав и свобод, предусмотренных высшим законодательным актом России.

Подводя итог нашему исследованию, следует, по нашему мнению, предложить российскому законодателю внести определенные изменения в действующее уголовное законодательство в частности полностью отказаться от использования термина "личность", заменив его термином "человек", раздел VII УК РФ переименовать, в качестве названия которого использовать название "Преступления против основных прав и свобод человека".

2.3 Соотношение объекта преступления с объектом уголовно-правовой охраны и объектом уголовно-правовых отношений

В теории уголовного права встречаются различные понятия с использованием термина "объект", среди которых наиболее часто используются следующие: объект преступления, объект уголовно-правовой охраны: объект уголовно-правового регулирования; объект (преступного) посягательства; объект уголовно-правовых отношений.

Указанные понятия имеют между собой тесную и непосредственную связь, некоторые из них в литературе признаются даже синонимами. В ряде случаев происходит их смешение, путаница. Однако мы полагаем, что в уголовном праве в силу его социальной специфики (регулирование максимального уровня ограничений правового статуса личности) необходимо четкое определение понятий, а в данном случае - соответствующее разграничение отмеченных тех из них, которые сопрягаются с термином "объект" - с тем чтобы не допускать смешения данных понятий.

Самым распространенным понятием является понятие "объект преступления". Об этом может свидетельствовать то обстоятельство, что в юридических словарях и энциклопедиях, учебных пособиях и учебниках, а также в монографической литературе раскрывается преимущественно именно это понятие, а не какое-либо другое из указанных выше. Целенаправленное осмысление понятия "объект преступления" началось еще в XIX в. Так Н.С. Таганцев полагал, что объектом преступления всегда является юридическая норма в ее реальном бытии. По мнению В.М. Хвостова, правонарушительное деяние направлено "против права", и в этой связи оно должно расцениваться как "деяние, подрывающее авторитет права и государства и потому имеющее общественный характер". Несколько по-иному считал А.Д. Марголин, который отмечал, что "преступление - это в сущности а) посягательство на правоохраняемые интересы отдельных лиц, граждан, б) общества и в) государства".

В советском уголовном праве под объектом преступления понимались социалистические общественные отношения. Причем эта позиция определялась как общепризнанная. Вместе с тем в советский период были и иные мнения по отдельным аспектам объекта преступления. Так А.А. Пионтковский, например, утверждал, что всякое преступление, совершенное в нашей стране, прямо или косвенно посягает на общественные отношения социалистического общества и что объектом преступления могут быть любые общественные отношения, охраняемые социалистическим уголовным законом, но в ряде случаев непосредственным объектом преступления могут быть не общественные отношения, а имущество, физическое лицо (гражданин), продукты сельского хозяйства, инвентарь, урожай на корню.

На наш взгляд, использование термина "общественные отношения" для обозначения объекта преступления не совсем точно. Дело в том, что общественные отношения сами по себе определяются прежде всего поведением, действиями его участников, и в этом смысле понимание объекта как реальности, на которое направлены действия людей, как сами действия, на наш взгляд, неправильно, поскольку получается определенная тавтология. Это, во-первых. Во-вторых, указанная словесная конструкция утяжеляет понятие объекта преступления. Нам ближе в связи с изложенным позиция, согласно которой объект - это "те блага (интересы), на которые посягает преступное деяние и которое охраняется уголовным законом". Вместе с тем данное определение требует уточнения, в частности, можно указать на то, что, строго говоря, на интересы (блага) посягает все же не деяние, а деятель (преступник); кроме того, здесь неоправданно смешиваются понятия объекта преступления и объекта уголовно-правовой охраны.

Мы полагаем, что под объектом преступления следует понимать социальные интересы и блага, регулируемые нормами права, на которые посягает преступник, причиняя им реальный ущерб, предусмотренный уголовным законодательством.

Следующее понятие - объект уголовно-правовой охраны. Эти два понятия (объект преступления и объект уголовно-правовой охраны) в юридической литературе нередко смешиваются и используются как взаимозаменяемые. Однако это не так, хотя сразу надо оговориться, различие не такое уж и сильное. Социальные интересы и блага, являющиеся объектом преступления, безусловно являются и объектом уголовно-правовой охраны, поскольку посягательство на них карается уголовным наказанием в соответствии с уголовным законом. При этом сфера уголовно-правовой охраны достаточно широка - она определяется рамками действующего уголовного законодательства, а именно, теми нормами, которые включены в Уголовный кодекс Российской Федерации. Что же касается объекта преступления, то его сфера ограничена (по сравнению с объектом уголовно-правовой охраны) - это те общественные отношения, которым причинен или причиняется вред в данный момент. Затрагивая эти вопросы, Н.И. Коржанский справедливо отмечает: "Объект уголовно-правовой охраны - это то общественное отношение, которое поставлено под охрану уголовного закона, но которое преступному изменению еще не подвергалось; непосредственный объект преступления - это то общественное отношение, которое уже подверглось преступному изменению в конкретном случае посягательства на объект уголовно-правовой охраны".

Отличие, таким образом, состоит в том, что объект преступления сопряжен с реальными действиями, реальными физическими лицами, реальными общественными отношениями, то есть здесь имеет место материальное воплощение правонарушения, а обьект уголовно-правовой охраны сопряжен также и с предполагаемой сферой общественных отношений, охраняемой государством посредством установления уголовной ответственности, которая, в свою очередь, закрепляется в уголовном законодательстве. По своему объему объект уголовно-правовой охраны несравненно шире, чем объект преступления, поскольку в реальности работают далеко не все уголовно-правовые нормы, однако все они так или иначе связаны с функцией уголовно-правовой охраны и соответственно охватывают объект уголовно-правовой охраны. Когда совершается преступление, то объект преступления можно расценивать как новое качественное состояние отдельной части объекта уголовно-правовой охраны.

Изложенное дает основание для определения объекта уголовно-правовой охраны как социальные интересы и блага, которым уже причинен, причиняется или может быть причинен вред, предусмотренный уголовным законодательством.

Понятие объекта уголовно-правового регулирования вытекает из общепризнанного понятия объекта правового регулирования вообще - таковым являются общественные отношения в целом (вот здесь термин "общественные отношения" безусловно оправдан). Применительно к конкретным отраслям права в правовых науках принято использовать термин "предмет правового регулирования", поскольку отдельные отрасли права регулируют лишь ограниченную сферу общественных отношений, и здесь вполне обоснованно вступает в силу общепризнанная логическая связь между объектом и предметом как общего и частного, в нашем случае - между объектом правового регулирования вообще и предметом уголовно-правового регулирования как части общеправового регулирования, в нашем случае - уголовно-правового регулирования.

Исходя из сказанного и принимая сложившиеся преобладающие воззрения по данному вопросу, мы можем определить объект (предмет) уголовно-правового регулирования как часть общественных отношений, регулируемых уголовным законодательством.

Объект (преступного) посягательства как самостоятельное понятие в уголовно-правовой литературе встречается крайне редко. Чаще всего оно используется как синоним понятия объекта преступления. Иногда встречается понятие "объект посягательства преступлений". Так Ю.А. Демидов, говоря об объекте посягательства, употребляет для его обозначения понятие "объекта преступления"". Как нам представляется, между понятием "преступное посягательство" и "преступление" имеется определенное различие (можно говорить, например, о том, что преступное посягательство несет в себе некоторый смысл неоконченного деяния; этого понятия не признает законодатель), однако мы полагаем, что эти различия не столь существенные, и в этой связи мы полагаем возможным соответственно считать понятие объекта преступного посягательства взаимозаменяемым с понятием объекта преступления.

Понятие "объект уголовно-правовых отношений", на наш взгляд, незаслуженно обойдено вниманием в уголовно-правовой литературе. И это при том, что более общее понятие - "уголовно-правовые отношения" - находит определенное освещение, что вполне понятно, учитывая высокую значимость его в теории уголовного права. Кроме того, необходимо иметь в виду, что понятие "объект (предмет) уголовно-правового регулирования" имеет, как будет показано, непосредственную связь с понятием "уголовно-правовые отношения" (ранее указывали на то, что все рассматриваемые здесь дефиниции во многом, хотя и в разной степени, взаимообусловлены).

По мнению B.C. Нерсесянца, правовое отношение - это "требуемая реализуемой нормой права форма взаимоотношений субъектов права в процессе приобретения и использования ими конкретно-определенного субъективного права либо создания или исполнения конкретно-определенной юридической обязанности. Несколько по-иному трактует это понятие Ю.И. Гревцов: "Правовое отношение есть специфическая форма социального взаимодействия субъектов права с целью реализации интересов и достижения результата, предусмотренного законом или не противоречащего закону, а также иным источникам права".

Однако в теории права понятие правоотношения чаще всего обозначается как один из видов общественных отношений, регулируемых нормами права и характеризуемых наличием взаимных прав и обязанностей участников правоотношения. Такая позиция является доминирующей в современной российской теории права, и мы полагаем возможным принять именно эту дефиницию. Что касается определений B.C. Нерсесянца и Ю.И. Гревцова, то как представляется, в них отражаются отдельные характеристики правоотношения, которые сами по себе не вызывают возражений, однако они не показывают, по нашему мнению, сущности правоотношений, которые нельзя отрывать от понятия общественных отношений, поскольку здесь имеется совершенно очевидное соотношение общего и частного, целого и части.

Изложенное дает основание для определения понятия уголовно-правовых отношений. По мнению А.А. Чистякова, под ними нужно понимать фактически существующие общественные отношения, урегулированные нормами уголовного закона. Такого рода позиция является доминирующей в теории уголовного права. Замечание мы можем сделать лишь технического характера. Как нам представляется, в данном случае термин "фактически существующие" является лишним, поскольку общественные отношения по своей сути как раз и предполагают реальность существования, материальность воплощения взаимосвязей между людьми. В остальном же принимаем эту точку зрения и полагаем под уголовно-правовыми отношениями общественные отношения, регулируемые нормами уголовного законодательства.

В уголовно-правовой теории сложились два основных подхода к определению объекта правоотношений. Первый из них заключается в том, что объект правоотношения - это то, на что направлено само правоотношение; второй подход заключается в том, что объект правоотношения - это то, по поводу чего складываются правоотношения. В литературе указывается, что достаточно обоснован лишь первый подход, так как действительный объект правоотношения может быть определен лишь в системе "субъект-объект" (где в качестве субъекта может выступать не только каждая из сторон правового отношения, но и правоотношение в целом), то есть лишь как такое социальное явление, ради желаемого воздействия на которое как норма, так и правоотношение направляют действие людей.

Анализируя эту точку зрения, Г.П. Новоселов отмечает, что "само отношение предстает перед нами как отношение субъекта и объекта", и при этом "каждая сторона в данном случае выступает как самостоятельный, хотя и связанный с другим, элемент отношения. Ни о каком отношении участников к чему-то - отношению в целом или объекту, не являющемуся участником, здесь речи идти не может. Зато она может и должна идти, в частности, о том, в чем суть такой активности в общественном отношении или правоотношении и кто именно способен выполнять в них роль субъекта и объекта. Не останавливаясь подробно на решении этих вопросов применительно к правоотношению, заметим, что разграничение в нем участников на субъект и объект правоотношения следует ставить в зависимость не от наличия субъективных юридических прав или обязанностей, а от того, какие виды поведения ими предполагаются: право или обязанность совершить активное поведение или, напротив, воздержаться от его совершения".

Здесь, как нам представляется, затрагивается принципиальный момент в соотношении объект-субъект уголовного правоотношения. Мы не можем согласиться с позицией Г.П. Новоселова о том, что объект уголовно-правового отношения может быть "участником" правоотношения. В литературе по теории права общепризнанно, и мы с этим солидарны, что участники правоотношений вполне определенно отделяются от объекта правоотношений.

По мнению А.В. Мицкевича, под объектом правового отношения следует понимать "материальные и духовные блага, предоставлением и исполнением которых удовлетворяются интересы управомоченной стороны правоотношения". При этом уточняет, что объектом правоотношения могут выступать не только действия, но и их результат.

Следует заметить, что личность как объект уголовного правоотношения в теории советского уголовного права не признавалась. Эту позицию занимают многие ученые-криминалисты и в настоящее время. Вместе с тем ряд авторов полагают, что человек может выступать в роли объекта уголовного правоотношения. Так, А.И. Сантапов, обосновывая этот тезис, пишет, что уголовное правоотношение — это "отношение личной ответственности, отношение воздействия государства на личность совершившего общественно опасное деяние. В личных же отношения каждый из субъектов правоотношения является одновременно и объектом, иначе не было бы такого взаимоотношения, которое характерно для любого общественного отношения... преступник в одном отношении может быть субъектом (его отношение к государству), а е другом - объектом (отношение государства к нему)".

А.С. Шабуров полагает понимать под объектом правоотношения "то реальное благо, на использование или охрану которого направлены субъективные права и юридические обязанности". По мнению этого автора, объектом правоотношения могут быть и "разнообразные предметы, например жилые помещения". Приведем еще точку зрения В.Г. Смирнова — по его мнению, под объектом уголовно-правового отношения следует считать "действия, способные привести к достижению различных, но внутренне единых целей наказания".

Как видно, разброс мнений достаточно широкий. На наш взгляд, применительно к уголовному праву нельзя дать однозначное определение объекта уголовного правоотношения, поскольку нормами уголовного права регулируются отношения не одного порядка. В своей основе это, конечно же, отношения между государством и преступником в связи с совершением последним общественно опасного деяния. Однако помимо этого, нормы уголовного права регулируют отношения, связанные с совершением общественно полезного деяния (обоснованный риск, необходимая оборона, крайняя необходимость и др.). В свою очередь, общественное опасное деяние может быть преступлением, а может не быть преступлением, например, в случае невменяемости деятеля (ст. 21 УК РФ) или недостижения деятелем возраста уголовной ответственности (ст. 21 УК РФ) - здесь объект уголовного правоотношения видоизменяется.

С учетом изложенного мы полагаем необходимым объект уголовного правоотношения в порядке раскрытия определения этого понятия разделить на следующие составляющие:

1) социальные и материальные ценности и блага, закрепляемые нормами права, посягательство на которые запрещено и соответственно влечет применение мер уголовного наказания или мер принудительного лечения, предусмотренных уголовным законодательством;

2) материальный, физический и иной вред, причиненный в результате социально полезных действий, подпадающих под признаки объективной стороны общественно опасных деяний, предусмотренных Особенной частью уголовного права.

В первом случае, как видно из изложенных выше соображений, объект уголовно-правовых отношений практически совпадает с понятиям объекта преступления. Такая точка зрения находит поддержку в юридической литературе. При этом мы придерживаемся точки зрения, согласно которой объектом уголовно-правового отношения (объекта преступления) может быть только реальное посягательство, реальный ущерб социальным и материальным ценностям и благам (в этом отличие, как мы отмечали, от объекта уголовно-правовой охраны).

Во втором случае имеет место принципиально новый подход в раскрытии содержания объекта уголовно-правовых отношений. Дело в том, что к социально полезным действиям, предусмотренным уголовным законом, исключающим преступность деяния, по нашему убеждению, следует включить отнюдь не все обстоятельства, исключающие преступность деяния, а именно: необходимую оборону (ст. 37 УК РФ), причинение вреда при задержании лица, совершившего преступление (ст. 33 УК РФ), крайнюю необходимость (ст. 39 УК РФ) и обоснованный риск (ст. 41 УК РФ).

Действия, совершаемые под физическим или психическим принуждением (ст. 40 УК РФ), однозначно не могут расцениваться как социально полезное деяние. Что же касается исполнения приказа или распоряжения (ст. 42 УК РФ), то мы также не склонны считать эти действия социально полезными, хотя здесь, безусловно, имеются определенные вопросы, однако они выходят за рамки предмета данной работы. Таким образом, объектом, по поводу которого государство регулирует отношения (уголовно-правовые отношения) во втором случае, должны быть не социальные ценности и блага, а именно вред, причиненный указанными выше действиями, исключающими преступность деяния, поскольку именно на вред направлены действия как деятеля, так и государства, которое в данном случае исключает преступность деяния.

Заключение

При всей значимости указанной проблемы и кажущейся простоты ее решения, проблема понятия объекта преступления представляется нам сопряженной с большими трудностями. Это связано, главным образом, со следующими обстоятельствами.

Во-первых, отсутствием единой, отвечающей потребностям практики научно обоснованной последовательной концепции объекта преступления в теории уголовного права.

Во-вторых, идеологизацией в течении длительного времени содержания объекта преступления в нашем государстве.

Следует подчеркнуть, что при решении проблемы объекта преступления необходимо избегать двух крайностей: с одной стороны, недопустимо безосновательно отвергать достижения советской науки уголовного права в рассматриваемом вопросе, с другой стороны, необходимо опасаться возможности вновь оказаться в плену длительное время внедрявшихся в юридическую науку априорных и абстрактных штампов и шаблонов.

В этой связи представляется необходимым наряду с анализом учения об объекте преступления, сложившегося в рамках советской школы уголовного права, учитывать наработки в указанном вопросе дореволюционных криминалистов, современных исследователей, а также учесть опыт науки зарубежного - уголовного права.

1. Объект преступления в связи с таким целевым назначением охраняемых уголовным законом ценностей выполняет функции, а именно:

Информация о потерпевших и их интересах дает возможность определить, против кого и против чего было направлено деяние.

Определение прав, нарушенных преступным деянием, или нарушенных либо дезорганизованных им социальных связей, а также предметов, на которые воздействовало виновное лицо, дает информацию относительно механизма причинения вреда объекту преступления.

Указание на блага, их конкретный вид и содержание позволяет ответить на вопрос, чему именно мог быть причинен или фактически причинен вред.

Представляется, что изложенная концепция предлагает оптимальную модель объекта преступления.

2. Вред объекту причиняется путем воздействия на предмет преступления или потерпевшего.

3. Конкретизируются компоненты объекта преступления, более четко определяется их иерархия. Предложенный подход позволяет "расписать" каждый состав преступления по изложенной выше схеме по конкретным показателям, не прибегая к натяжкам и абстракциям. Четкое представление относительно всех компонентов ценностей, на которые посягают преступления той или иной категории, поможет следователю, прокурору, защитнику, судье точно определить, к какой именно группе преступлений принадлежит деяние, не направлено ли оно против более широкого круга ценностей, что может свидетельствовать о совокупности преступлений, выявить критерии разграничения смежных составов преступлений и т. п.

4. С учетом изложенного мы полагаем необходимым объект преступления в порядке раскрытия определения этого понятия разделить на следующие составляющие:

1) социальные и материальные ценности и блага, закрепляемые нормами права, посягательство на которые запрещено и соответственно влечет применение мер уголовного наказания или мер принудительного лечения, предусмотренных уголовным законодательством;

2) материальный, физический и иной вред, причиненный в результате социально полезных действий, подпадающих под признаки объективной стороны общественно опасных деяний, предусмотренных Особенной частью уголовного права.

5. Необходимо отличать объект преступления от объекта уголовно-правового отношения. Принимая во внимание изложенное, объектом уголовно-правового отношения предлагается признать общественные отношения, охраняемые уголовным законом, которые нарушаются или поставлены под угрозу нарушения в результате совершения преступления.

Можно выделить три объекта уголовно-правового отношения: общий, родовой, видовой и непосредственный. Общий объект уголовно-правового отношения - это нарушенный или поставленный под угрозу нарушения общественный порядок; родовой - нарушенный или поставленный под угрозу нарушения правопорядок; видовой - нарушенная или поставленная под угрозу составная часть правопорядока и непосредственный - нарушенное или поставленное под угрозу нарушения конкретное правоотношение. Их определение в каждом конкретном случае имеет не только теоретическое, но и практическое значение, связанное как с квалификацией преступления, так и с назначением наказания.

Таким образом, понятия объекта преступления и объекта уголовно-правового отношения практически совпадают.

6. Подводя итог нашему исследованию, следует, по нашему мнению, предложить российскому законодателю внести определенные изменения в действующее уголовное законодательство в частности полностью отказаться от использования термина «личность», заменив его термином «человек», раздел VII УК РФ переименовать, в качестве названия которого использовать название «Преступления против основных прав и свобод человека».

Мы понимаем, что такого рода работа по определению объекта преступления потребует значительного времени в проведении специальных монографических и иных научных исследований. Однако, как представляется объективные затраты многократно «окупятся» разрешением многих проблем науки уголовного права в частности, проблемы предмета преступного посягательства и его соотношения с объектом отграничения объекта преступления и других, которые на сегодняшний день не имеют в своей основе методологических предпосылок.

Библиографический список

Нормативно- правовые акты

1. Конституция Российской Федерации. М., Закон. 1994.-96 с.

2. Уголовный кодекс Российской Федерации. М. ТК Велби. 2005.-144 с.

3. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации. М. Росич. 2005- 344 с.

4. Уголовный кодекс 1960 года. М. Юрид. издат. 1980.- 156 с.

5. Уголовный кодекс 1922 года. М. Юрлитиздат 1961.- 214 с.

Научная и учебная литература

6. Агафонов А. Личность как объект уголовно-правовой охраны// Уголовное право.- 2005.- № 1.- С.22.

7. Алексеев А.С. Общая теория права. Т. 2. М., Юридическая литература. 1982.-564 с.

8. Ануфриев Е.А. Социальная роль и активность личности. М., 1971. – 322 с.

9. Архангельский Л.М. Социально-экономические проблемы личности. М., 1974. – 126 с.

10. Беккария Ч. О преступлениях и наказаниях. М., 1940. – 638 с.

11. Бородин С.В. Преступления против жизни.- М.,Юристъ. 1999. – 724 с.

12. Брайнин Я.М. Уголовная ответственность и ее основание в советском уголовном праве.- М., Юридическая литература. 1963.- 234 с.

13. Будзинский С.М. Начало уголовного права. Варшава, 1870.- 238 с.

14. Бунева И.Ю. Понятие объекта преступлений против правосудия, совершаемых работниками правоохранительных органов / Уголовное право современность. – Красноярск. 1997. – С. 146-147.

15. Ветров Н.И. Уголовное право. Особенная часть: Учебник для вузов. М., Юрайт. 2000. – 452 с.

16. Гавриш С.Б. Теоретические предпосылки исследования объекта преступлений // Право и политика.- 2000.-№11.- С. 4.

17. Гельпер М.А. Объект преступления.- М., 1960.- 124 с.

18. Георгиевский Э.В. Объект преступления: теоретический анализ: Автореф. дис.канд. юрид. наук. СПб., 1999. - 20 с.

19. Глистин В.К. Проблема уголовно-правовой охраны общественных отношений.- Л., Юрлитиздат.1979.- 236 с.

20. Грамматчиков М.В. О классификации объектов преступления по новому Уголовному кодексу Российской Федерации//Актуальные проблемы правоприменительной практики в связи с принятием нового Уголовного кодекса Российской Федерации: Материалы науч.-практ. конф., (6-7 февр. 1997 г.). Красноярск, 1997. - С. 104-108.

21. Демидов Ю.А Юридическая и моральная оценка преступлений / Советское государство и право. - 1970. -№ 2.- С. 91.

22. Дриль Д. А. Уголовное право. СПб., 1909. – 428 с.

23. Дурманов Н.Д. Понятие преступления.- М., 1948. – 230 с.

24. Зателепин О. К вопросу о понятии объекта преступления в уголовном праве// Уголовное право.- 2004.- № 6.- С. 34.

25. Землюков С.В. Классификация объектов и последствий преступления//Актуальные проблемы теории уголовного права. Красноярск: Изд-во СЮИ, 2000.- 80 с.

26. Иванов В.Н, Социология сегодня. М., Наука. 1989. – 450 с.

27. Ильенков Э В. Философия и культура. - М., 1991. – 142 с.

28. Калмыков Я.Д. Учебник уголовного права. Часть Общая. СПб., 1886. – 432 с.

29. Кистяковский А.Ф. Элементарный учебник общего уголовного права с подробным изложением начал русского уголовного законодательства. Часть Общая. Киев, 1882.- 344 с.

30. Климов Е.А. Основы психологии. Учебник для вузов. М., Наука. 1997.- 322 с.

31. Ковалев М.И. Советское уголовное право: Курс лекций. Вып. 1. Введение в уголовное право. Свердловск, 1971. – 440 с.

32. Кондрашова Т.В. Проблемы уголовной ответственности за преступление против жизни, здоровья, половой свободы и половой неприкосновенности. - Екатеринбург, 2000.- 130 с.

33. Коржанский Н.И. Объект посягательства и квалификация преступлений Волгоград. 1976.- 230 с.

34. Коржанский Н.И. Объект и предмет уголовно-правовой охраны М., Юридическая литература. 1980. – 156 с.

35. Коржанский Н.И. Очерки теории уголовного права. – Волгоград. 1992. – 138 с.

36. Кригер Г. А. Борьба с хищениями социалистического имущества. - М., 1965 – 192 с.

37. Круглевский А.Н. Имущественные преступления. М., 1915.- 212 с.

38. Кругликов Л.Л. Проблемы теории уголовного права. - Ярославль. 1999. – 452 с. 234 с.

39. Кудрявцев В.И. О соотношении объекта и предмета преступного посягательства / Советское государство и право.- 1951. -№8.-С.52-53.

40. Кузнецова Н.Ф. Значение преступных последствий для уголовной ответственности. М., Юридическая литература. 1958. – 346 с.

41. Курс советского уголовного права. Часть Общая. Т. 1./Под ред. Пионтковского А.А. Л., Юрлитиздат. 1967. – 562 с.

42. Курс советского уголовного права. В 6 т. Часть Общая. Т. 2. /Под ред. Пионтковского А.А.Л., Юрилитиздат. 1967. – 622 с.

43. Левин Г.Д. Диалектико-материалистическая теория всеобщего. М., Слово. 1987. – 478 с.

44. Леонтьев А.Н. Деятельность Сознание. Личность // Мироненко В.В. Хрестоматия по психологии. Учеб. пособие / Под ред. А.В. Петровского Сост. и авт. вводных очерков В.В Мироненко. М., 1977. – 134 с.

45. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Т. 3. Т. 42. М. 1978.- 922 с.

46. Марцев А.И., Вишнякова Н.В. Развитие учения об объекте преступления: Лекция. Омск, 2002. -48 с.

47. Мельниченко А.Б., Радачинский С.Н Уголовное право Особенная часть: Учебное пособие для студентов юридических факультетов и специальностей вузов. Ростов н/Д, 2002.- 356 с.

48. Миньковский Г.М., Магомедов А.А., Ревин В.П. Уголовное право России. Общая и Особенная части: Учебник / Под общ. ред. Ревина В.П.- М, 1998.- 622 с.

49. Наумов А.В. Уголовное право Общая часть Курс лекций.- М.,Норма. 1996. – 634 с.

50. Никифоров Б.С. Объект преступлений.- М., 1960.- 186 с.

51. Новоселов Г.П. Учение об объекте преступлении Методологические аспекты.- М. Норма. 2001. – 134 с.

52. Общая теория государства и права. Академический курс. Т 2. Теория права/Отв. редактор Марченко М.Н.. М., 1998.- 456 с.

53. Общая часть уголовного права / Под ред. Ляпунова Ю.И. М., Юристъ. 1998. – 450 с.

54. Осинов Г.В. Социология и социализм, М., Наука. 1990. – 140 с.

55. Основы марксистко-ленинской философии: Учебник для вузов / Константинов Ф.В., Богомолов А.С., Гак Г.М. и др. М., 1981.- 340 с.

56. Петрова Г. Объект уголовно-правового отношения// Уголовное право.- 2003.-№ 2.- С.28.

57. Пионтковский А.А. Учение о преступлении.- М., Юридическая литература. 1961.- 346 с.

58. Познышев С.В. Учебник уголовного права Общая часть.- М., 1923.- 324 с.

59. Проблемы общей теории права и государства/Под ред. Нерсесянца В.С. - М., Норма. 2001.- 234 с.

60. Прохоров В.С. Преступление и ответственность. Л., Юрлитиздат. 1984. – 180 с.

61. Прохоров В.С, Кропачев Н.М., Таргабаев А,И. Механизм уголовно-правового регулирования: норма, правоотношение, ответственность.- Красноярск, 1989. – 162 с.

62. Прохоров Л.А., Прохорова М.Л Уголовное право. Учебник. - М, Наука. 1999. – 198 с.

63. Практикум по уголовному праву/Под ред. Кругликова Л.Л. – М. 1997. – 122 с.

64. Расторопов С. Понятие объекта преступления: история, состояние, перспектива// Журнал российского права.- 2005.- № 1.- С.44.

65. Российское уголовное право Курс лекций Т 3. Преступления против личности / Под ред. Коробеева А. И.- Владивосток, 2000.- 560 с.

66. Российское уголовное право: В 2-х т. Т. 2. Особенная часть / Под ред. А. И. Рарога. -М., Юристъ. 2001. – 588 с.

67. Российское уголовное право. Особенная часть: Учебник / Под ред. Журавлева М.П., Никулина С.И. М., 1998. – 602 с.

68. Российская юридическая энциклопедия / Главный редактор Сухарев А.Я. - М, 1999. – 644 с.

69. Санталов А.И. Теоретические вопросы уголовной ответственности. -Л., Юрлитиздат. 1983.- 562 с.

70. Сидоров Е.В. Потерпевший в системе элементов состава преступления//Учен. зап./Каз. гос. ун-т. Казань, 1996. Т. 132. - С. 64-71.

71. Семченков И.П. Объект преступления: социально-философские и методологические аспекты уголовно-правовой проблемы. Калининград, 2002. -164 с.

72. Сергиевский Н.Д. Русское уголовное право Часть Общая Пособие к лекциям.- Спб., 1908.- 452 с.

73. Сергиевский Н.Д. Русское уголовное право: Пособие к лекциям. Часть Общая. Пг., 1915. – 344 с.

74. Смирнов В.Г. Функции советского уголовного права. Л., Юрлииздат. 1965. – 144 с.

75. Стручков Н.А. Объект преступного посягательства и система Особенной части УК// Советское государство и право. -1987. -№12. –С. 12.

76. Спасович В.Д. Учебник уголовного права. Часть Общая.Т. 1 Вып. 1 СПб., 1863. – 540 с.

77. Сухарев Е.А., Горбуза А.Д. Сущность преступления // Проблема совершенствования законодательства по укреплению правопорядка и усиление борьбы с правонарушениями. Межвузовский сборник научных трудов. Свердловск, 1982. - С. 44-53.

78. Таганцев Н.С. Русское уголовное право: Лекции. Часть Общая. Т. 1.М., 1994. – 678 с.

79. Таций В.Я. Объект и предмет преступления в советском уголовном праве. Харьков, 1988.- 340 с.

80. Теория государства и права / Под ред. Корельского В.М. и Перевалова В.Д. - М., Бек. 1997.- 562 с.

81. Трайнин А.Н. Общее учение о составе преступления.- М., Юридическая литература. 1957. – 180 с.

82. Трайнин А.И. Состав преступления по советскому уголовному праву. М., Юридическая литература 1951. – 342 с.

83. Тугаринов В.П. Личность и общество. - М., 1965.- 238 с.

84. Уголовное право. Общая часть./ Под ред. Наумова А.В. М. Юристъ. 1998. – 560 с.

85. Уголовное право Российской Федерации Общая часть/Под ред. Здравомыслова Б.В. - М., Бек 1996. – 646 с.

86. Уголовное право России. Часть Особенная. Учебник для вузов / Отв. ред. Кругликов Л.Л.. М., 1999. – 654 с.

87. Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: Учебник / Под ред. А.И. Марцева. Омск, 1998.- 764 с.

88. Уголовное право Часть Общая Часть Особенная, Учебник / Под общ. ред. Гаухмана Л Д., Колодкина Л.М., Максимова С. В. - М, 1999.- 902 с.

89. Уголовное право Российской Федерации: Учебник / Отв. ред. В.П. Кашепов.- М., 1999. – 684 с.

90. Уголовное право. Особенная часть: Учебник / Под ред. Петрашева В. Н.- М., 1999.- 622 с.

91. Уголовное право России Особенная часть Учебник / Под ред. Кудрявцева В. Н., Наумова А. В. - М, 1999.- 578 с.

92. Уголовное право Часть Общая Часть Особенная, Учебник / Под общ ред. Гаухмана Л. Д., Колодкина Л.М., Максимова С. В.- М, 1999.- 400 с.

93. Уголовное право. Общая часть / Отв. ред. Козаченко И.Я., Незнамова З.А.- М. Бек. 1997. – 648 с.

94. Уголовное право. Особенная часть- Учебник / Под ред. Петрашева В. И. М, Юристъ. 1999.- 782 с.

95. Уголовное право. Особенная часть (конспекты лекций) /Авторы-составители М. Смирнов, А. Толмачев М, Бек. 2000. – 564 с.

96. Уголовное право. Общая часть / Под ред. Здравомыслова В.В., Красикова Ю.А., Рарога А.И. М., Бек. 1994. – 674 с.

97. Упоров И., Хун А.Объект уголовно-правовых отношений: содержание и различие со сходными понятиями// Уголовное право.- 2003.- № 4.- С.40.

98. Фаргиев И.А. Уголовно-правовое значение личности и поведения потерпевшего: Автореф. дис....канд. юрид. наук/МГЮА. М., 1997.- 20 с.

99. Федоров М. И. Понятие объекта преступления по советскому уголовному праву Учен. зап. Пермского ун-та, Т. XI, кн. 2 Пермь. 1957 Вып. 4.- С. 181.

100. Фесенко Е. Объект преступления с точки зрения ценностной теории //Уголовное право.-2003.-№ 3.- С.14.

101. Чистяков А.А. "Нетипичные" уголовно-правовые отношения//Проблемы уголовной ответственности и наказания. - Рязани, 1997. – 120 с.

102. Шаргородский М. Д. Предмет и система уголовного права // Советское государство и право.- 1941. -№ 4.- С. 41.

103. Юдин Н.Н. О построении теоретической модели объекта преступления//Проблемы формирования уголовно-розыскного права: Вневедомств. сб. науч. работ. М., 1999. Вып. 2. - С. 118-126.

Материалы юридической практики

104. Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 1 от 27 января 1999 года «О судебной практике по делам об убийстве»// Бюллетень Верховного Суда РФ. 1999. - № 31. - С.2.

105. Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое // Бюллетень Верховного Суда РФ.-2003 -№ 2. -С. 6.

106. Постановление Пленума Верховного Суда РФ № 2 от 28 апреля 1994 г. В редакции постановления Пленума Верховного Суда РФ № 1 от 17 апреля 2001 г. «О судебной практике по делам об изготовлении или сбыте поддельных денег или ценных бумаг»//Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации, 2001.- № 6.- С. 1-2.

107. Постановления Пленума Верховного Суда РФ № 7 от 14 февраля 2000 года «О судебной практике о преступлениях несовершеннолетних» // Бюллетень Верховного Суда РФ. - 2000. - № 4. - С. 9.

108. Постановление Пленума Верховного Суда РФ № 3 от 4 мая 1990 года «О судебной практике по делам о вымогательстве» (в действующей редакции)/ Сборник Постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР (Российской Федерации) по уголовным делам. - М., 1997. С. 463.

109. Постановление Пленума Верховного Суда РФ № 1 от 17 января 1997 года «О практике применения судами законодательства об ответственности за бандитизм»// Бюллетень Верховного Суда РФ. - 1997. - № 3.- С. 2.

Приложение 1

ОБЪЕКТ преступления – это охраняемые уголовным законом общественные отношения, которым причиняется вред или создаётся угроза причинения вреда.

ОТЛИЧИЕ ПРЕДМЕТА ПРЕСТУПЛЕНИЯ ОТ ОБЪЕКТА ПРЕСТУПЛЕНИЯ

Похожие курсовые работы

1. Александр блок биография презентация

2. Анненский биография презентация к уроку

3. А блок поэма двенадцать урок презентация

4. А а блок биография презентация

5. Андрей рублев презентация к уроку

6. Презентация общесво и преступления

7. Презентация Блок поэма Двенадцать

8. Анненский биография презентация

9. А Блок урок презентация

10. Блок Двенадцать Презентация

11. Презентация Блок двенадцать

12. А С Пушкин Детские и лицейские годы класс презентация

13. А Блок Презентация биографии

14. Андрей рубл в презентация

15. Презентация андрей рублев и его творчество

Курсовые работы, рефераты и доклады