Открытый урок культура Возрождения

Культура Возрождения и барокко

Долгое время господствовал стереотип резкого противопоставления средневековой культуры Запада и итальянского Возрождения. Средние века — это, дескать, господство церковной догмы, отсутствие яркого развития науки и искусства, мистика и мракобесие. Возрождение, наоборот, отбрасывает всю эту «ночь» средневековья, обращается к светлой античности, к ее свободной философии, к скульптуре обнаженного человеческого тела, к земной, привольной и ничем не связанной свободе индивидуального и общественного развития. Однако эта схема уже устарела, исследования свидетельствуют о том, что культура Возрождения выросла на фундаменте средневековой культуры Запада, что само Возрождение связано с переходом от аграрной культуры к городской культуре (не будем рассматривать дискуссионный вопрос о том, является ли культура Возрождения чисто европейским феноменом или она присуща и Востоку).

В контексте нашего рассмотрения достаточно заметить, что культура Возрождения (Ренессанса) в ее общеевропейской перспективе должна быть в своих истоках соотнесена с той перестройкой феодальных общественно-политических и идеологических структур, которым предстояло приспособиться к требованиям развитого простого товарного производства. Вся мера глубины происходившей в эту эпоху ломки системы общественных связей в рамках и на почве феодальной системы производства до сих пор до конца не выяснена. Однако вполне достаточно оснований сделать вывод о том, что перед нами новая фаза в восходящем развитии европейского общества. Это — фаза, в которой сдвиги в основаниях феодального способа производства потребовали принципиально новых форм регулирования всей системы власти. Политико-экономическая суть определения эпохи Возрождения (XIV- XV вв.) состоит в ее понимании как фазы полного расцвета простого товарного производства. Общество в связи с этим стало более динамичным, продвинулось вперед общественное разделение труда, были сделаны первые ощутимые шаги в секуляризации общественного сознания, течение истории ускорилось.

Поскольку это относится к фундаментальным социальным связям, названные сдвиги заключались в постепенном разрушении вассальной системы, основанной на земельных дарениях, в возобладании денежной формы доходов класса феодалов, в смене сюзеренитета — феодально-договорного характера королевской власти (ее принцип — «первый среди равных») королевской властью, основанной на принципе публичного суверенитета. Все это привело к тому, что под покровом догматизма и авторитаризма схоластики были проложены пути для опытного познания природы, для разграничения юрисдикции церкви и государства, для формирования доктрины сословного государства, для рецепции элементов римского права, в которых столь остро нуждалось товарное производство. Иными словами, античное культурное наследие приобрело в условиях эпохи Ренессанса огромный практический смысл — оно в равной степени было необходимо для формулирования элементов нового права и новой политики, новой натурфилософии, новой этики и эстетики. Этот процесс секуляризации многих важных областей знания и мышления как такового привел к появлению культуры Ренессанса, в центре которой находится гуманизм как проявление особого интереса к человеческим, земным ценностям.

Ренессансная культура основана на двух источниках — античное классическое наследие и наследие столь презиравшихся гуманистами «темных веков» средневековья. Хотя эпоха Возрождения декларировала пределом духовных стремлений всего лишь максимально близкое подражание античности: латынь моделировать по Цицерону, писать историю, как Ливии, в комедии имитировать Плавта и Теренция, в трагедии — Сенеку и т. д., однако свой отпечаток наложила на эпоху и средневековая культура. В силу этого подражание неизбежно либо вырождалось в жалкое эпигонство и карикатуру, либо, что чаще и существеннее, выливалось в оригинальное творчество. Именно в последнем случае становилось очевидным, что творцы культуры Возрождения, черпая из обоих источников — языческо-античного и христианско-сре- дневекового, — в действительности не следовали рабски ни одному и создали оригинальную культуру с присущими ей чертами.

Фундаментальным здесь является антропоцентризм как структурообразующий принцип новой системы культуры, как точка отсчета в шкале ренессансных ценностей. Он и есть тот «магический кристалл», который открывает глубинную суть всей совокупности феноменов, связываемых с ренессансной культурой. Именно в рамках этой культуры произошло открытие мира и человека, понимаемых принципиально по-новому в сравнении с умирающим средневековьем. Перемена была поистине поразительной: вместо столь характерной для ортодоксии христианства постоянной заботы верующего о мире вечном, потустороннем в мировидении гуманистов на первом плане оказалось сильнейшее стремление человека к земной, прижизненной и посмертной славе. При формальном сохранении традиционно-христианской интерпретации «великой цепи бытия» в центре мироздания гуманистов истинно творческим началом бытия оказывался не бог, а человек. В этой замене традиционного теоцентризма антропоцентризмом сошлись и пересеклись все линии гуманистического учения о человеке.

В этой связи следует указать на три специфические черты этого учения: 1) «реабилитация» природы, а вместе с ней и через нее природы самого человека, что в итоге привело у обожествлению природы и признанию человека гармоническим единством телесного и духовного начал; 2) выдвижение на первый план личного и деятельного основания категорий «достоинство» и «добродетель»; 3) радостное мировосприятие, требование полноты жизни — всеми чувствами, всеми способностями, гармония разума и страстей. И как бы в противовес столетиями до этого звучавшему мотиву о «жалких условиях человеческого существования», «о презрении к миру» гуманисты настойчиво подчеркивали прямо противоположную идею — о красоте и гармонии мира, о достоинстве человека, не родовом и сословном, а сугубо личном, т. е. потенциально идею о равной важности каждого индивидуального существования. В развитом виде она уже представлена в трактате флорентийского гуманиста Джаноццо Манетти «О достоинстве и превосходстве человека» (середина XV в.) и с этих пор становится излюбленной темой гуманистической литературы.

Не менее интересной является и такая черта культуры Ренессанса, как ее ориентированность на «омолаживание» и регенерацию времени. Конституирующим элементом социально-художественного сознания эпохи Возрождения было повсеместно распространенное чувство юности, молодости, начала. Его противоположностью было образное понимание эпохи средневековья как осени. Юность Возрождения должна быть вечной, ведь античные боги, которым стремились подражать люди Ренессанса, никогда не старели, не подчинялись власти времени. Миф о юности имеет подобно другим мифам (счастливого детства, утраченного рая и пр.) все черты изначального архетипа, который постоянно возрождается, чтобы вернуться как идеальный образец в измененных ипостасях в разных культурах и в разное время. Весьма мало культур, где выше ценятся зрелость, опыт, прелести старости, чем юность.

Культура Ренессанса, его искусство и прежде всего пластика позволяют сформулировать парадокс: архетип юности, который по своей сути является выражением поиска неизменности, на вид как бы историчен. Основой этого парадокса служит принятое Ренессансом положение о принципиальной генетической тождественности мира природы и мира культуры. Это положение в ренессансной культуре становится лейтмотивом в сочинениях писателей, философов и художников. Классическая формулировка Пико делла Мирандолы в «Речи о достоинстве человека» представляет собой выражение общепринятого представления о принципиальном единстве мира. И наконец, Ренессанс представляет собой первую культурную форму регенерации времени, сознательно выражающей идею обновления. На эпоху Ренессанса можно также взглянуть как на великую цельную попытку начать историю заново, на акт обновления начала, регенерацию социального времени. В целом можно сказать, что именно в ренессансной культуре была выработана идея о безграничном могуществе человека, о его неограниченных возможностях.

В эпоху Возрождения высококультурная светская жизнь неразрывно связана с чисто бытовым индивидуализмом, который был тогда стихийным, неудержимым и ничем не ограниченным явлением. Для ренессансной культуры характерно несколько ее бытовых типов: религиозный, куртуазный, неоплатонический, городской и мещанский быт, астрология, магия, приключенчество и авантюризм. Прежде всего рассмотрим кратко религиозный быт, на котором сказался стихийный разгул секуляризованного индивида. Ведь все недоступные предметы религиозного почитания, требующие в средневековом христианстве абсолютного целомудренного отношения, становятся в эпоху Возрождения чем-то очень доступным и психологически чрезвычайно близким. Само же изображение возвышенных предметов такого рода приобретает натуралистический и панибратский характер. В одном из произведений той эпохи Христос обращается к одной тогдашней монахине с такими словами: «Присаживайся, моя любимая, я хочу с тобой понежиться. Моя обожаемая, моя прекрасная, мое золотко, под твоим языком мед… твой рот благоухает, как роза, твое тело благоухает как фиалка… Ты мною завладела подобно молодой даме, поймавшей в комнате молодого кавалера». Однако не вся религиозная эстетика Ренессанса отличалась такими уродливыми, панибратскими чертами. Были и дру- гие типы, существовавшие и раньше, поэтому они не являются существенно новыми. Можно отметить, что в эту эпоху именно в лице Франциска Ассизского (XIII в.) прежний религиозный тип достигает если не прямого пантеизма, то во всяком случае созерцательно-любовного и умиленного отношения к природе.

Определенным типом Ренессанса является та куртуазная жизнь, которая связана со «средневековым рыцарством». Средневековые представления о героической защите возвышенных духовных идеалов в лице культурного рыцарства (XI-XIII вв.) получили небывалую художественную обработку не только в виде изысканного поведения рыцарей, ной в виде изощренной поэзии на путях растущего индивидуализма. Эта рыцарская практика трубадуров, труверов и миннезингеров уже в предвозрожденческую эпоху деградирует до богемного поведения вагантов и вошла в возрожденческую литературу.

Может быть, наиболее ярким возрожденческим бытовым типом было то веселое и легкомысленное, углубленное и художественно красиво выраженное общежитие, о котором нам говорят документы Платоновской академии во Флоренции конца XV в. Здесь мы находим упоминания о турнирах, балах,. карнавалах, торжественных въездах, праздничные пирах и вообще о всякого рода прелестях даже будничной жизни — летнего времяпрепровождения, дачной жизни, — об обмене цветами, стихами и мадригалами, о непринужденности и изяществе как в повседневной жизни, так и в науке, красноречии и вообще в искусстве, о переписке, прогулках, любовной дружбе, об артистическом владении итальянским, греческим, латинским и другими языками, об обожании красоты мысли и увлечении религиями всех времен и всех народов. Все дело здесь в эстетическом любовании антично-средневековыми ценностями, в превращении своей собственной жизни в предмет эстетического любования.

Наряду со всем этим бытовая практика алхимии, астрологии и всякой магии охватывала все возрожденческое общество снизу доверху и была отнюдь не результатом невежества. Она — результат все той же индивидуалистической жажды овладеть таинственными силами природы, которая дает себя знать даже у Фрэнсиса Бэкона, этого знаменитого поборника индуктивных методов в науке. С этим связан и тот исторический парадокс, что священная инквизиция получает расцвет в эпоху Возрождения. Охота на еретиков и ведьм, безудержный террор и коллективные психозы, жестокость и моральное ничтожество, страдания и обычное скотство являются продуктами Ренессанса; они, как и деятельность священной инквизиции, не противостоят тогдашним великим достижениям духа и мысли человека, а связаны с ними, являются их неотъемлемой частью, выражают аутентичные стремления и потребности человека. Ведь Возрождение весьма богато бесконечными суевериями, которые пронизывали решительно все слои общества, включая ученых и философов, не говоря уже о политиках и правителях.

Одним из интересных бытовых типов Возрождения, несомненно, было приключенчество и даже прямой авантюризм, о чем свидетельствует знаменитая поэма Лудовико Ариосто «Неистовый Орландо» (1532). То, что эти бытовые формы оправдывались и не считались нарушением человеческой нравственности, в историческом смысле было чем-то передовым. Это был все тот же возрожденческий стихийный индивидуализм, который здесь уже не связывал себя с какими-нибудь возвышенными платоническими теориями, но который уже начинал давать большую волю отдельным страстям и чувствам человека, правда, еще не в их окончательной разнузданности и аморализме.

Далее, городской тип возрожденческой культуры, как это видно из французских фабльо и немецких шванков и вообще из возрожденческой новеллы, изобилует натуралистическими зарисовками предприимчивого и пробивного героя восходящих плебейских низов, с глубоким сатирическим содержанием. В этих новеллах критикуются тогдашние общественные язвы и особенно злоупотребления и моральная расшатанность духовенства. Атеизм тоже не был возрожденческой идеей, но антицерковность была самой настоящей возрожденческой идеей, коренящейся в быту. Наконец индивидуализм, лежащий в основе всей культуры Возрождения достигает своего самоотрицания тогдашних мещанских теориях. Мещанство тоже не было культурным типом Возрождения, но на путях измельчания глубоко и красиво выраженного ренессансного индивидуализма, несомненно, создавало все предпосылки также и для функционирования мелкой человеческой личности (наряду, конечно, с великими личностями) в последующие века европейского развития.

Возрождение прославилось своими бытовыми типами коварства, вероломства, убийства из-за угла, невероятной мстительности и жестокости, авантюризма и всякого разгула страстей — это обратная сторона общепризнанного возрожденческого титанизма. Разгул страстей, своеволие и распущенность достигают в ренессансной Италии невероятных размеров. Священнослужители содержат мясные лавки, кабаки, игорные и публичные дома, так что приходится неоднократно издавать декреты, запрещающие священникам «ради денег делаться сводниками проституток», но все напрасно. Монахини читают «Декамерон» и предаются оргиям, а в грязных стоках находят детские скелеты как последствия этих оргий. Тогдашние писатели сравнивают монастыри то с разбойничьими вертепами, то с непотребными домами. Папа Александр VI и его сын Цезарь Борджиа собирают на свои ночные оргии до 50 куртизанок; в Ферраре герцог Альфонс среди бела дня голым прогуливается по улицам, а в Милане герцог Талеаццо Сфорца услаждает себя за столом сценами содомии. В Италии той эпохи нет никакой разницы между честными женщинами и куртизанками, а также между законными и незаконными детьми. Незаконных детей имели все: гуманисты, духовные лица, папы, князья, например у Никколо дЭсте — около 300 внебрачных детей. Многие кардиналы поддерживали отношения со знаменитой куртизанкой Империей, которую Рафаэль изобразил на своем Парнасе в Ватикане.

Внутренние раздоры и борьба партий в различных итальянских городах, не прекращавшаяся всю эпоху Возрождения и выдвигавшая сильные личности, которые утверждали в той или иной форме свою неограниченную власть, отличались беспощадной жестокостью и какой-то неистовой яростью. Вся история Флоренции XIII-XIV вв. заполнена этой дикой и беспощадной борьбой. Казни, убийства, изгнания, погромы, пытки, заговоры, поджоги, грабежи непрерывно следуют друг за другом. Победители расправляются с побежденными, а через несколько лет сами становятся жертвами новых победителей. То же самое мы видим в Милане, Генуе, Парме, Лукке, Сиене, Болонье и Риме. Когда умирал какой-нибудь известный человек, сразу же распространялись слухи, что он отравлен, причем очень часто эти слухи были вполне оправданны. Разгул страстей и преступлений коснулся многих художников и гуманистов Возрождения.

Совершенно невероятной вспыльчивостью, наивным самообожанием и диким, необузданным честолюбием отличался знаменитый скульптор-ювелир XVI в. Бенвенуто Челлини. Он убивал своих соперников и обидчиков, настоящих и мнимых, колотил любовниц, рушил и громил все вокруг себя. Вся его жизнь переполнена невероятными страстями и приключениями: он кочует из страны в страну, со всеми ссорится, никого не боится и не признает над собой никакого закона. Можно привести множество примеров такого рода, все они свидетельствуют о том, что безграничный разгул страстей, пороков и преступлений органически связан со стихийным индивидуализмом и прославленным титанизмом всего Ренессанса.

Характеризуя эпоху Возрождения, Ф. Энгельс писал в «Диалектике природы»: «Это был величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством, эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страсти и характеру, по многосторонности и учености. Люди, основавшие современное господство буржуазии, были всем чем угодно, но только не людьми буржуазно-ограниченными. Наоборот, они были более или менее овеяны характерным для того времени духом смелых искателей приключений… Но что особенно характерно для них, так это то, что они почти все живут в самой гуще интересов своего времени, принимают живое участие в практической борьбе, становятся на сторону той или иной партии и борются кто словом и пером, кто мечом, а кто и тем и другим вместе. Отсюда та полнота и сила Характера, которые делают их цельными людьми». Подводя итоги общественным сдвигам эпохи, Энгельс отмечает, что она положила начало развитию современных наций, а в области искусства говорит о собственно «возрождении» греческой античности, и о таком расцвете искусства, которого уже никогда больше не удавалось достигнуть. Действительно, творчество является основной категорией для интерпретации роли искусства в эпоху Ренессанса, оно было признано выражением красоты человеческой цивилизации. Философский постулат о творческих возможностях человека — «человек может стать таким, каким хочет», провозглашенный Пико делла Ми-рандола, — нашел свое осуществление в расцвете ренессансного искусства.

Идеал жизни, соответствующей искусству, был реализован прежде всего во Флоренции XV в. — «идеальном» городе, смоделированном воображением и руками великих творцов. «Идеальный» город родился прежде всего благодаря открытию перспективы, очерченной Брунел-лески и Леонардо да Винчи, а также в силу осуществленного единства пространственно-пластического и общественно-политического видения мира. Впервые в таких масштабах появилось человеческое пространство, материальное и духовное, смело противопоставленное природному пространству. В своей «Похвале флорентийцам» (1518) Ф. Меланхтон подчеркнул вдохновенный характер эстетической культуры Флоренции, который «дал первый импульс той необратимой перемене, которая коснулась всех культурных, общественных, воспитательных, политических и религиозных учреждений христианского мира, знаменуя новую блестящую эру в истории человечества». Идеальной моделью творческого человека был художник — жрец искусства, одаренный продуктивным воображением, благодаря которому он преобразует и мир, и самого себя. Имена таких художников, как Бру-неллески, Донателло, Мазаччо, Альберта и др., символизируют величие флорентийского искусства.

Исследователь и почитатель Ренессанса Я. Буркхард один из разделов своей книги, посвященной анализу культуры и искусства итальянского Возрождения, назвал «Государство как произведение искусства». В ту эпоху концепция искусства, которое организует мир, охватывала как предметный мир города, так и общественную жизнь с ее играми, зрелищами и театром. Излюбленными развлечениями флорентийцев были карнавальные фестивали с участием масок, балы и турниры и уличные театральные спектакли. Произведения живописи передают сцены церемоний и зрелищ, объединяющих в общем переживании актеров и зрителей, участвующих в различных проявлениях этих празднеств. Для них характерен мотив победы и молодости, радостных образов человеческого счастья. Ренессанс был той эпохой, в которой гармония между общественным пространством и эстетическим опытом достигла своей кульминации.

Нет ничего удивительного в том, что в эпоху Ренессанса возникла новая — первая современная — литература. В заметке, озаглавленной «Различие положения в конце древнего мира (ок. 300 г.) ив конце средневековья (в 1453 г.)» Ф. Энгельс говорит о «могучем литературном подъеме XIV в.», а в его известной оценке места Данте в истории культуры в качестве рубежа выступает 1-300 г. Ренессансной литературе приходилось вскрывать свойственное многим людям того времени переплетение героического энтузиазма, титанической энергии и разносторонности с чертами феодальными и с Хищничеством «первоначального накопления». Не случайно художниками Возрождения, особенно в Англии — Кристофером Марле и Шекспиром, — была создана галерея персонажей, исторических, легендарных, современных, у которых необузданный индивидуализм перерастает в неслыханное злодейство. Завоеватель Тамерлан, ростовщик Варавва у Марле, шекспировские короли — от Иоанна до Ричарда III, многие частные лица — Эдмунд, Яго, Шейлок — отражают и воплощают жестокость времени, злодейские умыслы, ранее не доступные средневековому «патриархальному» варварству. «Первоначальное накопление» в эпоху Возрождения было двойником исторического прогресса.

Для философии Возрождения характерна пантеистическая тенденция; именно проповедь безличного начала и является тем, что привело цветущий Ренессанс к падению. Наиболее ярко пантеизм проявился в трудах Бернардино Телезио, Франческо Патрици, Джордано Бруно и Томмазо Кампанеллы. Так, для учения Телезио характерно то, что и бог, и его творение, включая бессмертную человеческую душу и целесообразно построенную природу, оказываются безличными началами. У Патрици выше всего свет, а все мироздание вместе с человеком и материальными вещами есть только иерархийная эманация этого пер-восвета, т. е. перед нами неоплатонизм. Бруно создал одну из самых глубоких и интересных форм пантеизма в Италии XVI в.; в основе его учения о красоте божественной вселенной и, следовательно, о красоте каждого отдельного элемента такой вселенной, героически стремящегося слиться с божеством (оно же тут и материальная вселенная), лежит основной онтологический принцип — все во всем (этот принцип используется в науке XX в.). Весьма противоречива пантеистическая система Кампанеллы, так как в ней выступает самый настоящий монотеистический бог и вместе с тем провозглашается полная свобода чувственного восприятия человека, полная свобода основанной на нем логики, гносеологии и науки, а тем самым и полная независимость от божества и его установлений. Противоречия системы Кампанеллы и его заигрывания с точными науками, в которых он мало что понимал, свидетельствуют как о прогрессирующем развале Ренессанса, так и о прогрессирующем становлении новейшего естествознания. Одним из самых ярких явлений эпохи Ренессанса в традиционном изложении обычно представляется гелиоцентрическая система Коперника и учение о бесконечных мерах Джордано Бруно. Тем не менее открытие Коперника было передовым и революционным событием для последующих веков, но для Ренессанса это было явлением не только упадка, но даже возрожденческого самоотрицания. Дело в том, что Ренессанс выступил в истории западной культуры как эпоха возвеличивания человека, как период веры в человека, в его бесконечные возможности и в его овладение природой. Но Коперник и Бруно превратили Землю в какую-то ничтожную песчинку мироздания, а вместе с тем и человек оказался несравнимым, несоизмеримым с бесконечной темной бездной мирового пространства. Возрожденец любил созерцать природу вместе с неподвижной Землей и вечно подвижным небесным сводом. Но теперь оказалось, что Земля — это какое-то ничтожество, а никакого неба и вообще не существует. Возрожденческий человек проповедовал могущество человеческой личности и свою связь с природой, которая для него была образцом его творений, а сам он тоже старался в своем творчестве подражать природе и ее создателю — Великому художнику. Но вместе с великими открытиями Коперника, Галилея и Кеплера все это могущество человека рухнуло и рассыпалось в прах. Возникла картина мира, в которой человек превратился в ничтожество с бесконечно раздутым рассудком и самомнением. Таким образом, гелиоцентризм и бесконечное множество миров не просто противоречили культуре Ренессанса, но были ее отрицанием.

Религиозная жизнь Ренессанса по своей обширности необозрима, подобно точной науке, хронологически связанной с Возрождением, и в религии совершается колоссальный переворот. Речь идет о зарождении в первой половине XVI в. в Германии протестантизма, который, так же как и коперникианство, был продуктом все того же необычайного развития возрожденческого свободомыслия. Раньше церковь мыслилась как некоторого рода таинственный коллективный организм, в котором каждый его член имеет самое непосредственное общение с Христом. Теперь же все таинства обряда были отменены, а церковь превратилась в молитвенный дом, где уже ничего не оставалось, кроме пения молитв и слушания проповедей. Быть членом такого коллектива молящихся вне всякой церковной иерархии, которая производила себя от самих апостолов; и вне всяких таинств и обрядов, в которых непосредственно присутствовал сам Христос, — это и значило отколоться от католической церкви и стать протестантом. Таким образом, протестантизм. появился как результат столь огромного развития начал свободомыслия эпохи Ренессанса, что он стал подлинным и настоящим самоотрицанием Ренессанса. В этом смысле и коперникианство, и протестантизм представляют собой явления одного порядка.

В миропонимании Возрождения важным рубежом является творчество Николло Макиа. велли. Индивидуалистическая антропоцентрическая концепция мира у него сохранилась, но она претерпела серьезные уточнения. Рядом с проблемой личности в произведениях Макиа-велли встали проблемы народа, класса, нации. Как почти все великие мыслители эпохи Возрождения, Макиавелли был подлинным художником. В своей классической характеристике Возрождения Ф. Энгельс поставил его имя рядом с именем Леонардо да Винчи, Альбрехта Дюрера и Мартина Лютера. «Мандрагора» — одна из лучших комедий XVI в., а «Сказка о Бельфагоре» не уступает весьма красочным рассказам Банделло. Но самым значительным произведением Макиавелли стал преисполненный трагических противоречий «Государь». Музой Макиавелли была политика, причем реализм политических концепций органически у него сочетался с реализмом художественного метода. В его «Государе» политическая идеология и политическая наука сплетаются в драматической форме «мифа», своеобразной антиутопии.

Макиавелли считал нужным отделить политику прежде всего от христианской морали, которую он считал общественно вредной и даже объективно безнравственной, ибо именно христианство «сделало мир слабым и отдало его во власть негодяям». Однако в «Государе» — и здесь отчетливо проявилась противоречивость мировоззрения его автора — реальная политика сильной личности обособлена от всякой морали, в том числе и от гуманистической морали. Главный герой книги не обладал уже ни божественностью человека Фичино и Пико делла Мирандола, ни универсальностью человека Альберти. Он даже человеком был только наполовину, не случайно мифологическим образом для него служил кентавр. «Новому государю, — писал Макиавелли, — необходимо владеть природой как зверя, так и человека». Указывая на практическую невозможность для «нового государя» обладать всеми общечеловеческими добродетелями, «потому что этого не допускают условия человеческой жизни», Макиавелли вместе с тем отмечал и относительность добродетели вообще. Именно на этом основании получило широкое распространение представление о его циническом аморализме, однако, автор «Государя» отнюдь не был циником. Противоречия между общечеловеческой моралью н политикой осознавались им как трагические противоречия времени.

«Государь» заканчивается трагически-патетическим призывом к освобождению Италии от «варваров». Макиавелли обращался, с одной стороны, к «славному дому Медичи», а с другой — к гуманистической традиции Петрарки, цитатой из которой кончается книга. Здесь понятие доблести приобретает еще одно, новое качество — оно становится символом не просто индивидуальной, а национально-народной доблести. Но это-то и превращало антиутопического «Государя» в своего рода ренессансную утопию, в которой были гениально поданы тенденции политического развития Западной Европы.

В недрах культуры Ренессанса сформировались в эмбриональном виде мировоззрение и стиль барокко. Эпоха барокко наступила после глубокого духовного и религиозного кризиса, вызванного Реформацией. В эту эпоху своеобразный взгляд на человека и пристрастие ко всему театральному рождают всепроникающий образ: весь мир — это театр. Для всех знающих английский язык этот образ связан с именем Шекспира — ведь он взят из его комедии «Как вам это понравится». Но его можно найти во всех крупных произведениях европейской литературы. Богатый порт Амстердам открыл в 1638 г. городской театр, над входом в который можно было прочесть строки крупнейшего голландского поэта Вондела: «Наш мир — сцена, у каждого здесь роль своя и каждому воздается по заслугам». А в соперничавшей с Голландией Испании современник Вондела Кальдерон де ла Варка создал свой знаменитый шедевр «Великий театр мира», представляющий мир как сцену в истинно барочном смысле.

Люди того времени всегда чувствовали на себе глаз божий и внимание всего мира, но это наполняло их чувством самоуважения, стремлением сделать свою жизнь такой же яркой и содержательной, какой она представала в живописи, скульптуре и драматургии. Подобно живописным портретам, дворцы эпохи барокко отражают представление их создателей о самих себе. Это панегирики в камне, превозносящие добродетели тех, кто в них живет. Произведение эпохи барокко, прославляя великих и их свершения, поражают нас своим вызовом и в то же время демонстрируют попытку заглушить тоску их создателей.

Тень разочарования лежит на искусстве барокко с самого начала. Любовь к театру и сценической метафоре обнажает осознание того, что любое внешнее проявление иллюзорно. Восхваление правителей и героев — в пьесах французского драматурга Корнеля, английского поэта Драйдена и немецкого писателя и драматурга Грифиуса, — возможно, было попыткой отсрочить забвение, грозившее неизбежно поглотить всех, даже самых великих. Многоцветная, сверкающая и жизнерадостная литература эпохи барокко могла быть и другой — темной и пронзительной. Римский император Тит в трагедии Корнеля «Тит и Берени-ка» говорит: «Каждое мгновение жизни — шаг к смерти».

В разных частях Европы человек смотрел на небо, желая разгадать загадки вселенной, которая благодаря изобретению телескопа становилась с каждым днем все шире, стремился понять гармонию сфер. Научное обоснование, данное немецким астрономом Кеплером движению планет по эллипсу и постоянному расположению небесных тел, несмотря на их вечное движение, созвучно идее динамизма, эллиптическим очертаниям и заданности форм архитектуры, живописи и литературы эпохи барокко. Открытие этих основополагающих законов и трансцендентной последовательности привело художников и писателей к мысли о том, что эта краткая и хрупкая жизнь, эта «юдоль плачевная» — не более, чем иллюзия. Даже невинная пасторальная идиллия, счастливая Аркадия, полная прелестных нимф и страдающих от безнадежной любви пастухов, которых без устали воспевали поэты барокко, не спасала от дуновения смерти.

Острое ощущение несущегося времени, поглощающего всё и вся; чувство тщетности всего земного, о которой твердили поэты и проповедники всей Европы; могильный камень, неизбежно ожидающий каждого и напоминающий о том, что плоть смертна, человек — прах, — все это, как ни странно, вело к необычному жизнелюбию и жизнеутвержде-нию. Этот парадокс стал основной темой барочной поэзии, авторы звали людей срывать цветы удовольствий, пока вокруг бушует лето; любить и наслаждаться многоцветным маскарадом жизни. Знание, что жизнь окончится как сон, открывало ее истинный смысл и цену для тех, кому улыбалась удача. Несмотря на особое внимание к теме бренности всего сущего, культура барокко дала миру литературные произведения небывалого жизнелюбия и силы. А главное мы не можем не поражаться дерзновению художников, три столетия назад нарисовавших образ мира, полного радости и чудес, и поставивших последнюю точку в созданной европейской культурой картине мироздания, связанной с идеей божественного начала.

Есть веские аргументы в пользу того, что барокко как мироощущение зародилось не только в Западной Европе, но и имело своих приверженцев в Иране эпохи правления шаха Аббаса 1 (1587-1629), в Китае начального правления династии Цин и Японии времен великого драматурга Тикамацу (1653-1725), а также вошло в русскую и украинскую культуру XVII-XVIII вв. Как известно, в общеевропейском масштабе переходный этап развития культуры — не только эпоха Возрождения: в странах Восточной и Юго-Восточной Европы этот переход от средневековья к Новому времени совершается главным образом в XVII- XVIII вв., когда в Западной Европе развивается культура барокко. Но в силу того, что в данном регионе не было развитого «Возрождения» (оно проявлялось лишь спорадически) барокко взяло на себя важнейшие ренессансные функции, наполняя искусство земным, человеческим содержанием. Крупнейшим центром культуры барокко на Украине был Киев, где первостепенную роль играла Киево-Могилянская академия.

Большое внимание в Киевской академии уделялось изучению философии, в ходе которого студенты знакомились с античными философами от Гераклита до Боэция, со средневековыми схоластами и мистиками, а также с выдающимися мыслителями Нового времени — Ф. Бэконом, Р. Декартом, Г. В. Лейбницем, Д. Локком и др. Важное место в программе отводилось курсам поэтики и риторики, в конечном счете исходивших из поэтик и трактатов гуманистов итальянского Возрождения. Киевские поэтики и риторики знакомились с понятиями и принципами •западноевропейской литературно-теоретической мысли XVI- XVII вв. с образцами литературного творчества, ~ тем самым способствуя перестройке украинской, русской и других славянских литератур на новый, европейский лад. Под их влиянием в литературе постепенно складываются новые художественные направления — барокко и классицизм. Аналогичные процессы происходили в это время и в искусстве России.

Вся картина русской художественной жизни XVII в. исключительно сложна и противоречива: традиционные русские формы соединялись с деталями позднеготическими, ренессансными, барочными, как правило, в варианте искусства стран Северной Европы. При общей склонности этого периода к декоративно-насыщенному, динамичному целое кажется часто барочным по общему впечатлению (что проявилось, например, в названии «нарышкинское барокко»). Поэтому иногда говорят о русском Возрождении в одеянии барокко. В ходе петровских преобразований рождалось новое искусство, но оно оказалось не ренес-сапсным, а принадлежащим европейской культуре Нового времени. Своеобразие искусства XVIII в. в России следует искать преимущественно не в признаках внешнего сохранения традиций, а в своеобразии движения по новому пути. Новое и старое, по выражению Ключевского, преображали друг друга.

В этой плоскости располагается проблема взаимоотношения в русском искусстве двух стилей — барокко и рококо. Относительно живописи ученые А. Сидоров и А. Греч выдвинули идею о последовательном движении от барокко петровского и ближайшего послепетровского времени к рококо середины века и затем к классицизму. В представлении А. Греча барокко, рококо и классицизму последовательно соответствуют три царствования: «Суровый Марс, Ветреная Диана и Мудрая Минерва недаром олицетворяли, даже в глазах современников, три важнейших царствования». Античных богов здесь можно принять за аллегории стилей. Исследования показывают, что в русской культуре произошло слияние барокко и рококо, хотя этот вопрос до конца не решен. Это характеризует особую ситуацию, сложившуюся в России и представляющую наглядный пример соединения двух стилей. В середине XVIII в. запоздавшая сравнительно с Францией кульминация абсолютизма, породила барочный пафос, вместе с тем этот пафос соединился с гедонизмом рококо, который оказался доступен русской культуре в силу ее зрелости. Для русской культуры характерно совмещение в одном периоде разных этапов развития общеевропейской культуры.

Список литературы

Открытый урок культура Возрождения

Похожие курсовые работы