Основы международного права казахстане

ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ МЕЖДУНАРОДНОГО И ВНУТРИГОСУДАРСТВЕННОГО ПРАВА

Оглавление

Теоретические основы соотношения и взаимодействия международного и национального права

Проблеме соотношения международного и национального права наука международного права стала уделять внимание с конца XIX в. Первой специальной работой в этом отношении явилась книга известного немецкого юриста X. Трипеля «Международное и внутригосударственное право», вышедшая в 1899 г. Однако еще раньше русские ученые Л. А. Камаровский и Ф. Ф. Мартене отмечали несомненную связь и взаимное влияние международного и внутригосударственного права как основную черту их соотношения. Так, Л. А. Камаровский писал: «Международное право относится к сфере права публичного, имеющего своим исходным пунктом и центром государство, что, однако, не мешает его самостоятельности по отношению к праву государственному». В полном согласии с этим он подчеркивал далее: «Между трактатами и законами существуют многообразные и живые связи. Часто издаются законы, сообразные с трактатами, и, наоборот, заключаются последние для дальнейшего развития и осуществления первых... Здесь нужно строго разграничивать соприкасающиеся области государственную и международную: нельзя одобрить ни перенесения государственных принципов на почву международную... ни поддержки каких-либо порядков международными мерами...»

Исторически в науке международного права в вопросе соотношения международного и внутригосударственного права существовало два основных направления: монистическое и дуалистическое³. И то и другое внутренне неоднородны. Так, монистическое течение распадается на теории примата международного права и примата внутригосударственного права. В свою очередь, дуалистическому подходу также не свойственна гомогенность. Концепции, укладывающиеся в русло дуалистической теории, основывались на разграничении международного и национального права и их неподчиненности одного другому. Как явствует из вышеприведенных высказываний, русские дореволюционные авторы конца XIX - начала XX в. стояли на позициях дуализма, хотя формально это, возможно, и не было выражено подобным образом. Главным тезисом дуалистической школы была констатация различий в объектах регулирования, субъектах права, а также источниках права.

Некоторые авторы насчитывают три направления в этом отношении, выделяя в особое течение международно-правовой монизм, т. е. примат международного права над национальным правом, помимо монизма внутригосударственного права, а также дуализма международного и внутригосударственного права и внутригосударственное право согласно X. Трипелю «суть не только различные отрасли права, но и различные правопорядки. Это два круга, которые не более чем соприкасаются между собой, но никогда не пересекаются». Эти суждения не должны квалифицироваться как вывод о том, что дуалисты абсолютизировали независимость рассматриваемых правопорядков, не видели или отрицали связи между ними. Наоборот, в своей специальной работе «Международное и внутригосударственное право», а также в курсе, прочитанном в Гаагской академии международного права, X. Трипель исследовал вопросы взаимосвязи между обоими правопорядками по широкому спектру: рецепцию и репродукцию положений международного права внутригосударственным правом и наоборот; отсылку одного права к другому; внутригосударственное право, запрещенное международным; перенесение действия норм одной правовой системы в рамки другой и т. д.. подчеркивая при этом, что для того, чтобы международное право могло выполнять свою задачу, оно постоянно должно обращаться за помощью к внутреннему праву, без чего оно во многих отношениях бессильно. Об отсылке одного к другому говорил также в отношении международного и внутригосударственного права и другой сторонник дуалистического направления - итальянский автор Д. Анцилотти.

Именно дуалистическая теория прошлого ко многом составила необходимую основу для современной доктрины соотношения международного и внутригосударственного права, сформировавшейся в отечественной науке международного права и отчетливо проявившейся в трудах В. Н. Дурденевского, Е. А. Коровина, Д. Б. Левина, И. И. Лукашука, Н. В. Миронова, Г. И. Тункина, Е. Т. Усенко, Н. А. Ушакова, С. В. Черниченко, В. М. Шуршалова и др. Из аналогичных посылок исходит преимущественно и зарубежная доктрина международного права. В частности, американские международники утверждают: «Мы должны принять дуалистическую точку зрения. Международные суды применяют международное право, национальные суды - национальное право». При этом поддерживаются идеи взаимодействия систем международного и внутригосударственного права. Мнения противоположного толка, заключающиеся в изоляционистском подходе к явлению, достаточно редки, хотя и имеют место. Так, Р. Аго, отрицая взаимоотношения между двумя системами, полагает: «Принципиальный факт состоит в том, что каждая правовая система является исключительной и закрытой системой норм, из чего следует... что между двумя правовыми системами... не могло бы возникнуть юридической связи»?. Нелишне напомнить в этой связи, что концепции «замкнутости» одной правовой системы по отношению к другой отчасти ведут свое начало от тезиса Г. Кельзена об основных нормах в праве, согласно которому правовая система, будучи логическим развитием «основной нормы», не существует для другой правовой системы, которая является продуктом иной основной нормы¹.

Современный дуализм не только предполагает существование двух равнозначных и самостоятельных систем права - международного и национального, но и характеризуется состоянием диалектического взаимодействия между ними, со свойственным его содержанию разнообразием элементов, последовательностью и их сочетанием друг с другом. «Каждая из правовых систем, присутствующих на международной арене, справедливо замечает А. А. Рубанов, - призвана регулировать свой собственный круг отношений. Однако такое предназначение не ведет к замкнутости и самоизоляции. Уместно повторить, что все правовые системы в сегодняшнем мире взаимосвязаны. Национальное право каждой страны связано с правом других стран, а также с международным правом, международное право - с правом всех стран, существующих в мире». Тем самым автор весьма недвусмысленно и конкретно сформулировал свою исходную позицию, диаметрально противоположную представлениям Г. Кельзена о праве как о закрытой для мира категории.

Конструкции умеренного дуализма, характерные для середины XX в. (Анцилотти, Вальц, Менцель), обосновывающие дуализм права и приоритет международного права, в частности, используют постулат Д. Анцилотти о том, что международное право «имеет в своем основании принцип, которому подчинена воля государства». Действительно, и внутригосударственное и международное право в той или иной степени (в зависимости от специфических особенностей каждого из них) порождается волей данного государства или совокупности государств. Однако отмечаемая в связи с этим подчиненность воли государств в международных отношениях определенным императивам не должна смешиваться с гегелевским внутригосударственным монизмом, который также базировался на абсолютизации государственной воли, понимаемой как ничем не ограниченной категории, которая обеспечивает примат внутригосударственного права и несамостоятельность по отношению к нему международного права. Рассуждения «умеренных дуалистов», среди современных последователей которых немецкие ученые В. Рудольф, О. Климминих и др., характеризуются различной степенью юридической адекватности и точности. Так, следует признать их правоту в утверждении того, что оба правопорядка могут отсылать друг к другу. Однако трудно согласиться с тем, что допускается участие международного права в формировании и регулировании отношений, являющихся предметом внутригосударственного права. С другой стороны, нельзя оспорить тот факт, последовательно отмечаемый ими, что международное право может юридически связывать внутригосударственные правопорядки при условии национально-правового опосредствования последствий во внутренней сфере обязательного действия международно-правовых норм.

Несмотря на достаточно прочно укоренившиеся позиции дуалистического направления в решении проблем соотношения международного и внутригосударственного права в современном мире, было бы заблуждением, однако, полагать, что монистические концепции отвергнуты ныне навсегда. В свете этого в целях уяснения современных проявлений монизма и ориентирования в идейных основах взаимодействия международного и национального права знание исходных положений монистических концепций прошлого оказывается небесполезным.

Монистические концепции, пропагандирующие примат национального (внутригосударственного) права, исторически были первыми в теоретическом осмыслении вопроса о том, образует ли международное право автономный правопорядок наряду с национальным правом. Одним из первых монистов - сторонников включенности во внутригосударственное право международного права - был немецкий исследователь Дж Д. Мозер (1701-1785). В противовес дуалистам монисты исходят из идеи соединения международного и внутригосударственного права в одну правовую систему. Лишь в зависимости от того, какая часть преобладает - внутригосударственное право или международное, - различается примат (верховенство) внутреннего права государства или права международного. Теории примата внутригосударственного права получили распространение в конце XIX - первой половине XX в. преимущественно в работах немецких авторов (К. Бергбома, Л. Цорна, М. Венцеля), которые основывались в принципе на «Философии права» (1821г.) и взглядах Гегеля, считавшего международное право правом «внешне-государственным». Отсюда и представление о международном праве как о сумме внешне-государственного права различных государств, т. е. «внешнем государственном праве», что, по существу, означало нигилистический подход вообще к существованию международного права как таковому.

Особое значение эта теория обрела в периоды нарастания германского милитаризма, т. е. подготовки Первой и Второй мировых войн, для оправдания произвола в международных отношениях и нарушений международного права. Ныне в таком формальном выражении она не встречается. Тем не менее нельзя не отметить в данной связи, что почва для рассматриваемой теории существует и в настоящее время. Например, объявление конкретным государством зоной действия своих интересов весь мир (или любую его часть, выходящую за пределы его государственной территории), по существу, означает возрождение именно этой концепции. Это подтверждают событии, развернувшиеся в разных частях планеты (с весны 1999 г - на Балканах, в 1991 г. и 2002-2003 гг. - на Ближнем Востоке вокруг Ирака или в Азии в связи с Северной Кореей), в результате чего мировой правопорядок, сложившийся после Второй мировой войны на основе обязательности уважения каждым членом сообщества международного права в рамках ООН или вне ее, ощущается в некоторой степени поколебленным.

Истоки монистической концепции примата международного права над внутригосударственным коренятся в самом характере международного права, каким оно сложилось к началу XX в. Существовавшее тогда «старое» международное право с его правом на войну, захватом территорий и разделом мира, защитой колониализма и вмешательством во внутренние дела других государств, а следовательно, и попранием суверенитета государств составляло объективную материальную базу для провозглашения международного права высшим правопорядком и устранения из него такой категории, как суверенитет. Главными проповедниками и приверженцами теории примата международного права выступили последователи «чистой» теории права - нормативисты (Г. Кельзен), солидаристы (Ж. Ссель) и некоторые другие (Ч. Руссо). Так, Г. Кельзен утверждал, что международное право вместе с внутригосударственными правопорядками, «которые находят в нем свое основание», образуют единую систему правопорядков - «универсальную систему всего права».

Возможность гипертрофирования некоторых сторон явления, заложенная в рассматриваемой теории, в условиях ядерного века делает ее опасной. Нередкие случаи противоречия ее реальной жизни и практике международного общения вызвали отход от нее и появление нового течения - умеренного монизма, который воздерживается от радикальных утверждений о примате международного права и признает, что во внутригосударственной сфере действует прежде всего внутригосударственное право независимо от его возможного противоречия международному праву.

В выступлениях политических деятелей и руководителей различных государств, а также в юридической литературе международно-правового направления современного периода, будь то бывшего СССР или России и других стран СНГ, неоднократно встречались весьма распространенные высказывания о примате международного права в международных отношениях. Более того, многочисленные международно-правовые документы конца 80 - начала 90-х годов изобилуют положениями о том,

Немецкий автор В. Кауфман (1858-1926), будучи родоначальником примата международного права, утверждал, что так же, как и в гроцианские времена, в современный период существует разрыв между правовыми воззрениями, отражающими общие интересы, и взглядами, основанными на односторонних интересах, которые ведут к отрицанию права, вследствие чего, в частности, международные нормы имеют непосредственное применение в национально-правовых системах государств без какой-либо их трансформации в нормы национального права, непосредственно наделяя правами и обязанностями индивидуумов; международно-правовые нормы, обладающие преимущественной силой над нормами национального права, автоматически могут отменять любой национальный закон, если он противоречит им, и т. д. Несомненно, что ныне, утверждая концепцию примата международного права в международных отношениях, отнюдь не имеют в виду подчинить внутригосударственную сферу международному праву с тем, чтобы вернуться к теории международно-правового монизма. Речь идет о принципиально новой роли международного права в условиях взаимозависимого, во многом целостного мира в процессе регулирования межгосударственных отношений, ядром которых выступает признание общечеловеческих ценностей. Главной функцией международного права, определяющей его сегодняшнее предназначение, служит решение проблемы безопасности человечества и устранение угрозы ядерной или обычных войн. Рассматриваемая концепция означает незыблемость принципа соблюдения международных обязательств, преимущественное значение норм международного права как гарантии мира, стабильности, развития многопланового взаимовыгодного сотрудничества. Следование этому принципу не означает признания слияния в единое целое международного и национального права². Тем не менее отдельные высказывания, относящиеся скорее к буквальному прочтению термина «примат», и интерпретации ст. 15 Конституции Российской Федерации в качестве опоры для провозглашения приоритета международного права над внутренним в российской юридической литературе последних лет иногда имеют место.

Главным в этом плане является то, что, во-первых, и международные документы, и российские конституционно-правовые акты если и могут дать повод для провозглашения примата международного права, то только в смысле примата права над силой; во-вторых, как было продемонстрировано, теории монизма (причем примата любого толка - как внутригосударственного права, так и такового международно-правового) неплодотворны прежде всего вследствие их однолинейности. Наконец, провозглашение примата международного права при определенных условиях может быть в равной степени использовано сильными державами для целей, не имеющих ничего общего с задачами международного права и его общепризнанными принципами и нормами. К тому же нельзя игнорировать и объективную первичность национального права.

Теоретические аспекты проблемы соотношения двух систем права, как показывают приводившиеся выше примеры, нередко конкретно проявляют себя практически. В свете этого поспешными выглядят сегодня мнения российских юристов (основанные на взглядах западных ученых), которые полагают, что научный спор относительно соотношения международного и национального права, особенно ведущийся в ракурсе противоборства двух течений - дуализма и монизма, - в настоящее время теряет свое значение или сводится к юридической схоластике. Между тем предлагаемые правовой наукой Запада замещающие теории на самом деле исходят из обоих рассмотренных направлений и по существу развивают тот или иной их инструментарий. В частности, теория «имплементации», или «адаптации», международного права к внутригосударственному, реалистическим выражением которой является принцип, зафиксированный в конституционном акте Великобритании: «международное право есть часть права страны» («international law is part of the law of the land»), доктрина исполнения, выдвинутая Немецким обществом международного права в 1964 г. и характерная, согласно воззрениям специалистов, для австрийской Конституции, провозгласившей, что международный договор действует во внутреннем праве как таковой после соответствующего решения Национального совета, и т. д., по сути, отражает различия в путях и способах осуществления предписаний международного права во внутренней сфере государства. Они несут в себе заряд основных идей, свойственных какой-либо одной из рассмотренных выше школ, но отнюдь не образуют новых направлений. Поэтому в практическом отношении, несмотря на различия в наименованиях («теория имплементации», «теория трансформации», «теория исполнения»), они в конечном итоге признают дуализм двух систем права, который обеспечивается рецепцией или инкорпорацией, адаптацией либо «трансформацией.

Влияние внутригосударственного права на формирование и осуществление норм международного права

Взаимодействие систем международного и внутригосударственного права складывается из исторической объективности первичного влияния внутригосударственного права на международное в процессе формирования его норм и последующего влияния уже существующих норм международного права на дальнейшее развитие национального законодательства и в целом на состояние права в конкретной стране. В данной связи следует отметить одно особое обстоятельство, характеризующее взаимодействие систем международного и внутригосударственного права. Оно состоит в том, что такое взаимодействие происходит на уровне и в форме взаимного влияния друг на друга источников права каждой из систем. Скажем, регламентация, содержащаяся в международном договоре, обязывающем конкретное государстве), прежде всего воздействует как на общие принципы регулирования, так и на конкретные положения национальных актов (законов, подзаконных актов), принимаемых (или уже введенных в действие, но подлежащих вследствие принятия государством на себя международно-правовых обязательств изменению после заключения договора) в определенной области регулирования общественных отношений. Такое изменение (дополнение) национально-правового акта выступает, собственно говоря, средством исполнения государством международного обязательства, вытекающего из договора.

Первичность влияния внутригосударственного права на международное право в сегодняшнем мире не следует понимать как признание примата внутригосударственного права над международным. Речь идет прежде всего о том, что государства, вступая в процесс выработки норм международного права, исходят из тех возможностей проявления своей воли, которые предоставляются им национальным законодательством, внутренними социально-экономическими и политическими основами государственного устройства и соответствующими национальными интересами. Поэтому говорить о влиянии национального права отдельных государств, оказываемом на международное право, можно прежде всего применительно к нормам основных законов этих стран - конституций или других актов, закрепляющих фундаментальные принципы их внутренней и внешней политики.

Воздействие сложившихся во внутригосударственной сфере принципов и норм (преимущественно конституционных) на международное право в процессе образования международно-правовых норм выступает наиболее яркой и типичной формой влияния. Здесь существуют самые разнообразные примеры. В частности, известна связь между положениями

Трудно переоценить, например, значение для развития международного права актов Великой французской буржуазной революции или первых революционных декретов России: Декрета о мире от 8 ноября 1917 г., Декларации прав народов России от 2 (15) ноября 1917 г., десяти принципов внешней политики в Конституции СССР 1977 г., соответствовавших по содержанию принципам, которые были сформулированы в Заключительном акте Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе 1975 г. и сыграли известную роль в формальном закреплении их в действующих нормах международного права.

Аналогично этому провозглашение Советским Союзом в пределах национальной правовой системы, в том числе в актах национализации, права государства на создание подобным образом государственной собственности и в дальнейшем последовательное и неуклонное отстаивание этого права непосредственно, т. е. в процессе фактического осуществления международных политических и торгово-экономических отношений, привело к признанию равноправия двух форм собственности, свободы выбора форм внешнеэкономической деятельности и возникновению тождественного специального принципа международного экономического права.

Включение развивающимися странами в тексты своих конституций или иных основополагающих национальных актов положений о неотъемлемом суверенитете над естественными ресурсами и богатствами при эффективной поддержке других государств обусловило появление и нормативное закрепление в международных договорах еще одного специального принципа международного экономического права.

Не менее значимым является и такое направление влияния, как изменение, углубление и развитие содержания, расширение сферы действия и повышение эффективности существующих международно-правовых норм под воздействием национального права. К примеру, в международном праве сложились принципы территориальной целостности и нерушимости государственных границ. Согласно этим принципам государства не вправе произвольно изменять в одностороннем порядке (насильственно) положение линии границы. Для обеспечения неприкосновенности границы сопредельные государства устанавливают взаимно согласованный режим границы, включающий вопросы прохождения и обозначения государственной границы, порядка пользования пограничными водами и коммуникациями, лесными, охотничьими, сельскохозяйственными и другими угодьями вблизи границы и т. д.

Внутренним законодательством ряда сопредельных государств и их международными соглашениями учреждаются некоторые специальные институты, как, например, совместные комиссии по проверке границы и пограничные уполномоченные (комиссары). Последние в целях упрочения добрососедских отношений и развития мирного сотрудничества граничащих друг с другом государств осуществляют своевременное адекватное урегулирование различных пограничных инцидентов, возникающих между сторонами. Таким образом, юридическое содержание прав и обязанностей государств, связываемых с принципом уважения неприкосновенности границ, подразумевает и установление аналогичных вышеуказанным специальных органов.

Наряду с этим следует отметить, что в свое время Советский Союз в ходе реализации сотрудничества по поддержанию мирного режима границ с сопредельными государствами привнес немало нового и позитивного в развитие данного института в интересах укрепления добрососедства и безопасности с пограничными государствами, сделав его постоянным элементом в отношениях с сопредельными странами, что подтверждается международными договорами СССР и России как продолжательницы его договоров, в том числе и в этой области.

В то же время в отмеченной проблеме соотношения национального и международного права имеется и оборотная сторона. В частности, случается, что некоторые организационные и правовые меры, предпринимаемые государствами в их внутринациональной сфере, объективно не отвечают высшим интересам мирового сообщества, служат побудительным импульсом для уточнения, пересмотра или иначе ориентированного подхода к формулированию определенных норм международного права и, следовательно, базирующихся на них прав и обязанностей субъектов международного права. В этом смысле характерен Договор об Антарктике 1959 г. Из истории международных отношений в данной области известно, что в 20-40-е годы некоторые страны (Аргентина, Великобритания, Норвегия, Франция, Чили) посредством национально-правовых актов провозгласили свои территориальные претензии в отношении определенных районов Антарктики. Однако уже тогда было ясно, что попытки незначительного числа государств подчинить своему суверенитету районы Антарктики, провести ее раздел и тем самым исключить из круга пользователей международным режимом этой части мировой территории остальных членов международного сообщества, чреваты возникновением множества конфликтов, в том числе и между самими претендентами. Вследствие этого Советский Союз в своих внешнеполитических и международно-правовых акциях твердо выступал против подобного подхода как неправомерного и в 1958 г. предупредил о нежелательности включения в проектируемый договор каких-либо положений, затрагивающих вопрос о территориальных претензиях в Антарктике, которые могли бы рассматриваться как ставящие одни государства в неравное положение по отношению к другим

В результате Договор 1959 г. не признал суверенитета какого-либо государства в Антарктике (п. 2 ст. IV). «заморозив» территориальные притязания государств. Кроме того, поскольку он стал ядром системы договоров об Антарктике, заключенных впоследствии и подтвердивших неизменность сложившегося статуса на рассматриваемом континенте, следует сделать вывод о соответствующем распространении содержания указанной нормы в заданном направлении. Его вектор, как видно, характеризуется прямой противоположностью по отношению к тому, что было выражено в свое время в национально-правовом регулировании.

Существенным итогом влияния внутригосударственного права на прогрессивное развитие международного права закономерно считается устранение из международного права под воздействием внутригосударственных политических и правовых средств отживших, не соответствующих современному назначению международного права институтов, принципов, норм. Так, была отменена ст. 35 Устава МОТ, содержавшая «колониальную оговорку», дававшую возможность ряду государств допускать дискриминацию колониальных народов в области их трудовых прав и не применять к ним конвенции МОТ Равным образом ст. 16-bis Парижской конвенции по охране промышленной собственности 1883 г., содержавшая положения о зависимых территориях, вызывала критику стран Восточной Европы в 60-х годах. Вот почему СССР, присоединяясь к Конвенции в 1965 г., на основании своего национального законодательства и принципов внешней политики сделал заявление о том, что подобное положение устарело и не соответствует общепризнанным принципам и нормам международного права. В дальнейшем на Стокгольмской конференции по пересмотру Парижской конвенции в 1967 г. положения упомянутой статьи были изменены, пусть и не радикальным образом.

Помимо упомянутого, рассматривая вопрос о влиянии систем национального права на развитие международного права, необходимо указать и на такой важный аспект, как рецепция и активное использование в настоящее время международным правом основных правовых формул (юридических максим) - особых юридических принципов, пришедших из внутригосударственного права (первоначально из римского права, а затем усвоенных феодальными и последующими национальными правовыми системами): последующий закон отменяет предыдущий; общий закон отменяется специальным; договоры должны соблюдаться; договоры не вредят и не приносят выгоды третьим лицам; никто не может предоставить другому больше, чем имеет сам; равный над равным власти не имеет; никто не может быть судьей в собственном деле и т. д. В значительной мере это обстоятельство отражает такую форму взаимодействия систем национального и международного права, как общие принципы права («общие принципы права, признанные цивилизованными нациями», как это сформулировано в п. 1(с) ст. 38 Статута Международного суда ООН).

Влияние международного права на формирование, функционирование и развитие внутригосударственного права

Существует ряд областей государственной жизни, в которых влияние международного права на национально-правовое регулирование проявляется наиболее активным и заметным образом. Прежде всего, это сфера фундаментальных основ, ведущих принципов внешней политики, закрепляемых соответственно в основных законах государств - конституциях. Ранее было показано, как конституционные принципы внешней политики Советского государства, а также республик, входящих в его состав, в том числе и России (запрещение пропаганды войны, содействие сотрудничеству с другими странами, поддержание и укрепление мира и безопасности и т. д.), зафиксированные в национально-правовых актах, сказались на реальном ходе нормотворчества в международном праве. В данном случае необходимо рассмотреть неотделимый от этого обратный процесс.

Абстрагируясь от разнообразных факторов, определяющих существенные различия между Конституцией СССР 1977 г., Конституцией РСФСР 1978 г. и Конституцией Российской Федерации 1993 г., очевидно, что прослеживается определенная преемственность ряда их положений. Вместе с тем Конституция Российской Федерации идет намного дальше по пути создания необходимых материально-правовых предпосылок для реального воздействия внутригосударственных норм на развитие международного права, с одной стороны, и усвоение демократических стандартов, выработанных международным правом, - с другой. Так, сегодня Конституция России говорит не об отдельных принципах международного права, выступающих основами внешнеполитического курса государства, а исходит из того, что «общепризнанные принципы и нормы международного права» в целом являются составной частью правовой системы Российской Федерации (ч. 4 ст. 15). Причем важное значение имеет тот факт, что указанные положения содержатся в разделе, определяющем иерархию, т. е. соподчинение соответствующих предписаний, действующих в государстве.

Перечень областей, которые более чем какие-либо иные непосредственно подвержены воздействию международного права, весьма широк (внутригосударственное регулирование организации и обеспечения в целом внешних сношений данной страны с другими государствами, дипломатическое представительство, представительство в международных организациях, а также заключение, исполнение и денонсация международных договоров). Особенно значимой является область зашиты и осуществления прав и свобод человека, В современную эпоху государства не могут не полагаться на разработанные в международной сфере стандарты прав человека при создании национально-правовых норм или в ходе правоприменительной деятельности,

Западные авторы задаются вопросом о юридической природе обязанности по осуществлению международного права во внутренней сфере. Я. Броунли полагает, что обязанность по приведению своего внутреннего права в соответствие с обязательствами по международному праву возникает из природы договорных обязательств и обычного права. Однако, продолжает он, «необеспечение такого соответствия само по себе не представляет собой прямого нарушения международного права. Нарушение налицо лишь тогда, когда то или иное государство не выполняет своих обязательств в конкретном случае». По мнению же французского ученого М. Коснара, анализируемая обязанность несомненно является международно-правовым обязательством: если законодательный орган совершит политический, выбор в сторону принятия акта, противоречащего согласно международному праву обязательству государства, это повлечет за собой его международную ответственность.

Акты международных организаций, решения международных судебных учреждений и внутригосударственное право

Другим руслом, по которому может быть направлено конструктивное воздействие международного права на национально-правовые устои и структуры, пребывающие в пределах юрисдикции отдельных государств, являются решения международных органов, включая судебные. Скажем, предписанные Советом Безопасности ООН экономические санкции против Ирака, принятые в результате агрессии последнего против Кувейта в 1990 г., повлекли соответствующие изменения в национальном праве государств - членов ООН. При этом необходимо иметь в виду, что сфера воздействия международного права на национальное право затрагивала внутреннюю юрисдикцию не только государств, присоединившихся к санкциям, но и самого Ирака, который объективно вынужден был перестраивать свою экономику и ее правовое регулирование с учетом действия нефтяного эмбарго со стороны международного сообщества и т. д.

Еще одной иллюстрацией средств реализации анализируемого влияния служит судебная практика международных судебных учреждений (Международного суда ООН, Европейского суда по правам человека, Суда ЕС и др.). Благодаря ей представление о якобы существующем ограничении воздействия, оказываемого международным правом на внутреннюю жизнь государств, лишь некими выборочными областями оказывается ошибочным. В реальных обстоятельствах любые разновидности социальных отношений могут оказаться затронутыми действием международно-правовых норм или его последствиями во внутригосударственной сфере. В частности, классическим примером в этом плане выступает влияние юридически обязательных решений международных органов на внутреннюю практику государств, в том числе их законодательство и иные источники права. Обратимся к решениям Европейского суда по правам человека.

Так, если Суд установит факт нарушения статей конвенции, то государство-ответчик обязывается принять соответствующие меры по выполнению судебного решения, что, прежде всего, означает внесение изменений в действующее законодательство, подзаконные нормативные акты или в практику правоприменения, обусловленных признанными фактами нарушений конвенции, в целях избежания аналогичных случаев нарушения в будущем. Иногда соответствующие изменения в законодательство вносят даже и другие государства, не затронутые жалобой. В этом заключена высокая юридическая авторитетность принимаемых Судом постановлений. К подобному результату может привести даже сам факт принятия дела к рассмотрению. В большинстве случаев юридические последствия судебного решения основываются на резолюциях Комитета министров Совета Европы, который осуществляет, как было отмечено выше, надзор за исполнением решений Суда.

В частности, в результате рассмотрения Судом дела «Маркс против Бельгии» на основании судебного решения от 13 июня 1979 г. Закон Бельгии от 31 марта 1987 г. исключил правовые нормы «о двух различных видах усыновления», устранив тем самым все дискриминационные положения в отношении детей, рожденных вне брака, а вынесение Европейским судом 18 декабря 1986 г. судебного решения по удовлетворению жалобы по делу «Джонстон и другие против Ирландии» заставило также и Ирландию посредством Закона о правах детей 1987 г., вступившего в силу с 14 декабря от 1987 г., уравнять в правах детей, рожденных в законном браке и вне его.

С 1959 г. по состоянию на конец 1998 г. Суд вынес более 1115 решений и принял 182 постановления об отклонении жалоб, представленных в соответствии с п. 2 ст. 5 Протокола № 9 к Конвенции. Об исполнении решений Европейского суда по правам человека см.: Европейский суд по правам человека. Избранные решения. С. 548 и след.; Права человека: постоянная задача Совета Европы / пер. с англ. М., 1996.

Сходным образом по делу «Инце против Австрии» (решение от 28 октября 1987 г.) Закон Австрии о наследовании сельскохозяйственной земли в области Каринтия, принятый 13 декабря 1989 г. и вступивший в силу с 1 января 1990 г., заменил собой аналогичный акт, датируемый 1903 г. Согласно новому закону раздел сельскохозяйственной земли в условиях отсутствия завещания родителей происходит в соответствии с объективными критериями, а не на основе таких признаков, как рождение в законном браке или вне его.

Влияние решений международных органов на внутригосударственное право иногда протекает как глубинный процесс. Так, в соответствии с международно-правовыми документами (Европейской конвенцией о защите прав и основных свобод человека 1950 г., Протоколом № 11 к ней) первостепенным с точки зрения соблюдения формальных обстоятельств является исчерпание лицом соответствующих общепризнанным нормам международного права внутренних процедур и средств защиты - жалоба должна быть подана в течение определенного срока (щести месяцев) с момента принятия окончательного решения (т. с. такого, которое означает исчерпание внутригосударственных средств зашиты -ст. 35 Протокола № 11). Таким образом, требования к приемлемости сочетают формальные и материальные юридические критерии. Последние связаны с надлежащим обоснованием тех нарушений, содержащихся в действиях национальных органов власти соответствующего государства, которые входят в противоречие с гарантированными Конвенцией правами лица.

Юридические формы согласования систем международного и национального права

Активное присутствие на международной арене и участие в решении конкретных международных проблем диктует для государств необходимость вступать в разнообразные политические и иные отношения с другими государствами, заключать международные договоры, причем сообразуясь не только с нормами собственного национального законодательства, но и с принципами и нормами международного права. Таким образом, чтобы избежать коллизии, следует иметь такое национальное право, которое не противоречило бы установлениям международного права. Подобное согласование международного и внутригосударственного права может быть обеспечено несколькими способами. Хотя международное право не предписывает, каким образом государство осуществит реализацию взятого на себя международно-правового обязательства, так как это целиком лежит в плоскости осуществления государственного суверенитета, нельзя сказать, что международное право игнорирует этот вопрос. Механизм согласования, увязки международного и национального права базируется на принципе, что государство обеспечивает выполнение международного договора всеми находящимися в его распоряжении властными действиями в соответствии с конституционными и иными предписаниями. Среди юридических форм согласования международного и внутригосударственного права в науке международного права различают: трансформацию (прямую и опосредствованную), инкорпорацию, рецепцию, отсылку к международному договору. С. В. Черниченко говорит, например, о пяти способах трансформации: автоматической инкорпорации, отсылке, индивидуальной инкорпорации, адаптации, легитимации. В последующем он пересмотрел свою позицию в некоторой ее части и отказался признавать адаптацию (приспособление) существующих норм внутригосударственного права к каким-либо положениям международного права самостоятельным видом трансформации. Р. А. Мюллерсон, критикуя термин «трансформация», предлагает ввести иное понятие - «имплементация международного договора», который также в юридической литературе подвергся основательной критике как в общем-то тоже довольно условный. А. С. Гавердовский высказывается в пользу квалификации соответствующего процесса в качестве рецепции. Освещение в правовой литературе проблем, касающихся способов реализации норм международного права во внутригосударственной сфере, представляется достаточно полным. Попробуем сосредоточиться на согласовании норм международного и национального права и юридических формах их фактического взаимодействия. Под прямой трансформацией в международно-правовой литературе чаще всего понимают то, что международный договор, заключенный государством и вступивший в действие, непосредственно приобретает силу закона. При этом аргументация связывается с конституциями государств, которые объявляют международное право либо частью права страны, либо превышающим силу законов. Как устанавливается в ст. VI Конституции США, договоры, которые заключены или будут заключены Соединенными Штатами, являются верховным правом страны, и судьи каждого штата обязываются их исполнять, даже если бы в конституции и законах отдельных штатов встречались противоречащие им постановления.

Многие отечественные и иностранные авторы в числе инструментов придания эффекта нормам международного права в юридической системе государства усматривают и такое средство, как опубликование договора. В частности, в связи со спецификой французской системы опубликование характеризуется особым значением. В ст. 55 Конституции Франции закреплено: «Договоры и соглашения, должным образом ратифицированные и одобренные, имеют силу, превышающую силу внутренних законов, с момента опубликования при условии применения каждого соглашения или договора другой стороной. Французские ученые отмечают, что помимо фундаментального аспекта юридической действительности международно-правовой нормы во внутригосударственном плане существенную роль играют формальные предпосылки для ее применения государственными органами".

В Конституции России 1993 г. соответствующая воля государства в вопросе соотношения международного и национального права выражена недвусмысленным образом: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы» (ч. 4 ст. 15). В части определения, какие же международные договоры входят в се правовую систему, Конституция России, как представляется, придерживается подходов, аналогичных подходам Франции и некоторых других стран: международные договоры Российской Федерации - это те соглашения, на юридическую обязательность которых для себя она согласилась в той или иной предусмотренной внутригосударственным и международным правом форме (подписания, ратификации, присоединения и т. д.). Имеющиеся в юридической литературе иные точки зрения по этому вопросу, к сожалению, не находят текстуального подтверждения в конституционных положениях.

При опосредствованной трансформации имеется в виду, что конституция или другие законодательные акты государств регламентируют вопрос о способах введения в действие международных договоров внутри государств. Например, ст. 12 Конституции Нигерии гласит, что «ни один договор между Федерацией и какой-либо другой страной не будет иметь силы закона, кроме как в объеме, в котором любой такой договор был введен в право Национальным собранием». Статья 96 Конституции Испании предусматривает, что «законно заключенные и официально опубликованные в Испании международные договоры составляют часть ее внутреннего законодательства». Еще более интересными и определенными выглядят в этом отношении положения Гражданского кодекса Испании: «Правовые нормы, содержащиеся в международных договорах, не имеют прямого применения в Испании. Эти нормы применяются лишь после введения их во внутреннее право путем полного опубликования в Официальном бюллетене государства» (ст. 1.5). Примерами форм прямой (непосредственной) трансформации могут служить положения, скажем, ст. 3 Закона Дании о присоединении к Сообществам, определяющей, что прямо применимые нормы Сообществ действуют на территории Дании без издания национальных законов, а нормы Сообществ, не имеющие характера прямоприменимых, осуществляются правительством, действующим под контролем парламента, ст. 66 Конституции Нидерландов, устанавливающей, что «постановления, имеющие законную силу в пределах Королевства, неприменимы в случае несоответствия их общеобязательным положениям соглашений, заключенных до либо после оформления этих постановлений». Небезынтересна в исследуемом аспекте также ее ст. 63, которая гласит: «...в интересах, требуемых развитием международного правопорядка, соглашение может содержать отступление от Конституции. В этом случае одобрение (Палаты Генеральных штатов.) может быть только явно выраженным».

Термин «трансформация» носит условный характер, так как в действительности нормы международного права не утрачивают присущей им правовой природы. Никакого превращения одних норм в другие не происходит и произойти не может. Сущность явления, именуемого трансформацией, по мнению многих приверженцев этой концепции, состоит в обеспечении государством выполнения международных обязательств посредством своих властных полномочий. Последние реализуются во внутригосударственной сфере. В этом плане подразумевается не формальный юридико-технический прием преобразования международно-правовых норм во внутригосударственные предписания, а вся совокупность мер, предпринимаемых государством в целях обеспечения исполнения международно-правового обязательства в пределах национальной территории. В этой связи говорят о «материальной трансформации» (В. Оутрата, Е. Т. Усенко).

Например, в связи с подписанием Российской Федерацией 17 марта 1992 г. Конвенции о трансграничном воздействии промышленных аварий Правительство России издало специальное постановление от 4 ноября 1993 г. № 1118 «О принятии Конвенции о трансграничном воздействии промышленных аварий», содержащее перечень действий компетентных государственных органов по реализации участия Российской Федерации в названной Конвенции, в том числе устанавливающее обязанность МИД России уведомить депозитария о принятии Конвенции Правительством России, возлагающее организацию выполнения обязательств российской стороны, вытекающих из Конвенции, на Государственный комитет по охране окружающей среды, а выполнение функции по оповещению и действиям при ликвидации последствий промышленных аварий - на Министерство Российской Федерации по делам гражданской обороны, чрезвычайных ситуаций и ликвидации последствий стихийных бедствий (МЧС России).

К настоящему времени в законодательстве многих государств складывается определенный разряд актов, призванных обеспечивать осуществление связывающих их международных договоров. В судебной практике некоторых стран нередко возникают дела по установлению конституционности подобных актов, издаваемых в связи с действием соглашений. Например, Конституционный суд Италии в 1979 и 1987 гг. принимал решения по результатам рассмотрения конституционности национальных законов об осуществлении договоров. В 1990 г. высшая судебная инстанция Перу признала противоречащими Конституции два правительственных декрета, в соответствии с которыми в 1989 г. были заключены соглашения о рыболовстве с СССР.

Как видно, процессы, происходящие в сфере внутренней юрисдикции государства при реализации им своих юридических обязательств и следовании положениям международного договора или обычая, включают в себя санкционирование действия международного договора внутри государства его норм и всестороннее их обеспечение, в том числе путем установления всех необходимых мер властного характера. Надо отметить, что авторы, предлагающие иную терминологию для обозначения данных процессов (например, выражение «национально-правовая им-плементация» - Р. А. Мюллерсон. Э, М. Аметистов, в известной мере и А. С, Гавердовский), вкладывают в содержание практически все то, что указано выше. При этом характерно, что, скажем, Р. А. Мюллерсон вслед за X. Трипелем (указывавшим, что международное право для выполнения своих задач «постоянно должно обращаться за помощью к внутреннему праву, без чего оно во многих отношениях бессильно») в свою очередь использует конструкцию «помощи национального права» международному, под которой трудно понимать что-либо иное, кроме как обращение государства к перечисленным и иным мерам, обусловленным властным усмотрением в зависимости от фактических обстоятельств. Таким образом, речь идет о явлении, именуемом по-разному, но имеющем одно содержание. В этой связи подчеркнем, что в основе как взаимодействия международного и национального права в целом, так и юридических форм их согласования лежит воля государства. Именно она является правообразующим фактором и в той, и в другой системах, способствуя к тому же и установлению взаимных отношений между ними.

Остановимся на краткой характеристике форм юридического согласования международного и внутригосударственного права. В случае если формулировки закона совпадают по тексту с положениями договора, принято говорить об инкорпорации. Зачастую государства считают целесообразным включать в содержание своих отечественных законодательных актов не только отсылку к международным договорам, а полностью воспроизводить тексты последних.

Нередко приемом введения положений международного права (преимущественно международных договоров) во внутригосударственное право является такая форма юридического обеспечения осуществления международного права внутри территории конкретного государства, как отсылка. Например, ст. 134 швейцарского Закона о международном частном праве 1987 г., предусматривая всевозможные способы отыскания посредством коллизионных норм применимого права в случае возникновения деликтных обязательств, устанавливает, что «в отношении требований, вытекающих из дорожно-транспортных происшествий, применяется Гаагская конвенция от 4 мая 1971 г.»¹. Отсылки могут содержаться как в отраслевых актах, так и в основных законах страны. В частности, в ст. 16 Конституции Португалии 1976 г. предусматривается, что «предписания, содержащиеся в Конституции и законах и касающиеся основных прав граждан, должны толковаться и находиться в соответствии со Всеобщей декларацией прав человека». Отсылка с юридической стороны может быть выражена по-разному. Приведенные выше примеры демонстрируют простые ее формы. В то же время иногда государства применяют и более сложные приемы.

В национальных нормах встречаются весьма нетипичные формы взаимодействия международного и внутригосударственного права. Так, Конституция Мозамбика 1975 г. устанавливала, что «Народная Республика Мозамбик признает Декларацию экономических прав и обязанностей государств, принятую XXIX сессией Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных Наций» (ст. 8). В данном случае, как представляется, речь идет не просто об отсылке, а, во-первых, о санкционировании внутренним правом государства юридической обязательности для него положений международно-правового акта, который в общем плане относится к «мягкому праву», т. е. не обладает качествами императивности. Во-вторых, с помощью таких предписаний национального правопорядка мозамбикское государство, с одной стороны, обязывает свои внутренние органы и их должностных лиц соблюдать положения Декларации при осуществлении ими деятельности во внутригосударственной и внешней сферах, придавая им тем самым юридическую силу, а с другой стороны, оповещает международное сообщество об означенной своей позиции в отношении данного документа, признающей его в качестве международно-правового акта. Таким образом, предписания Конституции в индивидуальном порядке зафиксировали юридическую действительность международного акта для страны, что позволяет. констатировать возможность существования не только формы общей (генеральной), но и индивидуальной (конкретной, или специальной) трансформации норм международного права во внутригосударственное право.

С согласованием международного и национального права в форме рецепции приходится сталкиваться в случаях, когда внутригосударственный акт (иногда с незначительными текстуальными расхождениями) отражает содержание и формулировки международно-правовых документов. Например, английский Закон о договорах (применимом праве) 1990 г. основан на Римской конвенции о праве, применимом к договорным обязательствам 1980 г., принятой странами - членами ЕЭС, ставшей в результате членства Великобритании в Общем рынке обязательной и для нее. Некоторые исследователи используют термин «рецепция» для наименования всего процесса приведения государством своего внутреннего права в соответствие со своими международными обязательствами. Для них рецепция заменяет то, что другими авторами называется «трансформацией».

Аналогичные отсылки имеются в указанном акте национального права этой страны и применительно к другим международным соглашениям: Гаагской конвенции о праве, применимом к алиментным обязательствам 1973 г., регламентирующей алиментные обязательства супругов, а также родителей и детей, Конвенции о юрисдикции и применимом праве в отношении несовершеннолетних 1961 г., Конвенции о коллизиях законов в отношении формы завещательных распоряжений 1961 г. и др.

В мировой юридической литературе не утихают дискуссии о делении норм международных договоров на так называемые самоисполнимые и несамоисполнимые. Особое значение эта проблема получила в теории и практике США. Однако и для нашего государства она является значимой, особенно в свете положений Конституции, как в части уже упоминавшейся ст. 15, так и других (например, ст. 17, 18), устанавливающих, во-первых, что права и свободы человека и гражданина в Российской Федерации признаются и гарантируются согласно общепризнанным принципам и нормам международного права и в соответствии с Конституцией и, во-вторых, что эти права и свободы являются «непосредственно действующими и обеспечиваются правосудием». В результате в настоящее время категория самоисполнимости международно-правовых актов или норм получила новый импульс и в отечественной литературе. В связи с этим нельзя не заметить, что весьма нередко ее восприятие сопровождается упрощенным взглядом, вплоть до отождествления с «прямым действием» международного права в национально-правовой области.

Самоисполнимые нормы договора - это такие, которые, будучи соответствующим образом, санкционированы государством, в конечном счете, предназначены для регулирования внутригосударственных отношений, если это в принципе допускается отечественным правом, хотя именно содержащие такие нормы договоры и требуют, прежде всего, издания трансформационного или какого-либо иного акта со стороны заключившего международно-правовое соглашение государства.

Несамоисполнимые нормы - это нормы, которые в силу сформулированных в них положений, для того чтобы быть применимыми, нуждаются в конкретизации со стороны национального правопорядка посредством издания определенного акта. Для соответствующей классификации и квалификации норм международных договоров с подобных позиций небесполезны разъяснения, присутствующие в постановлении Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 10 октября 2003 г. «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов.

Литература

Алексеева Л. Б, Жуйков В. М., Лукашук И. И. Международные нормы о правах человека и применение их судами Российской Федерации. М., 1995.
Ануфриева Л. П. Соотношение международного публичного и международного частного права: правовые категории. М., 2002.
Курс международного права: В 7 т. Понятие, предмет и система международного права. М., 1989. Т. 1.
Марочкин С. Ю. Действие норм международного права в правовой системе Российской Федерации. Тюмень, 1998.
Мюллерсон Р. А. Соотношение международного и национального права. М., 1982.
Усенко Е. Т. Соотношение и взаимодействие международного и национального права и российская Конституция // Московский журнал международного права. 1995. № 2.
Черниченко С. В. Теория международного права: в 2 т. Т. 1. Современные теоретические проблемы. М., 1999; Т. 2. Старые и новые теоретические проблемы. С. 329-358.
Шеленкова Н. Б. Европейская интеграция: политика и право. М., 2003. С. 218-239.
Beneditto С. International Law and the Role of Domestic Legal System. Boston / London, 1993.
Economides C. The Relationship between International and Domestic Law. Strasbourg, 1993.
Cassese A. International Law. Oxford, 2001.

Основы международного права казахстане

Похожие курсовые работы