Некрасов стихотворение свобода анализ

«Кому на Руси жить хорошо»

Криницын А.Б.

Некрасов восторженно принял освобождение крестьян из крепостной зависимости в результате реформы 1861 года. В «Современнике» было напечатано стихотворение под заголовком «Свобода» (с явной отсылкой к оде «Вольность» Пушкина), где поэт провозгласил, что впервые за долгие годы он может, наконец, гордиться своей страной:

Родина мать! по равнинам твоим

Я не езжал еще с чувством таким!

Вижу дитя на руках у родимой,

Сердце волнуется думой любимой:

В добрую пору дитя родилось,

Милостив бог! не узнаешь ты слез!

Против своего обыкновения, здесь Некрасов восхваляет современность, хотя тут же отмечает новые трудности, подстерегающие крестьянина на пути к свободе (они должны были выкупать у помещиков свои наделы, а до той поры считались «временнообязанными» работать на них):

Знаю: на место сетей крепостных

Люди придумали много иных,

Так!.. но распутать их легче народу.

Муза! с надеждой приветствуй свободу!

Но Некрасов был далек от мысли оставить крестьянскую тему, хотя официальная пресса и настойчиво доказывала, что реформами 1860-х годов все злоупотребления крепостного права устранены; крестьянству дано все, что нужно для счастья, и если мужики живут плохо — в этом вина их самих, а не установившихся порядков. Поэт пристально присматривался к крестьянской жизни в новых условиях и видел, что бедность и бесправие по-прежнему тяготят народ. В 1874 году он пишет «Элегию» (А. Н. Еракову), где от лица своей Музы вновь вопрошает: «Народ освобожден, но счастлив ли народ?..»

Пускай нам говорит изменчивая мода,

Что тема старая «страдания народа»

И что поэзия забыть ее должна,

Но верьте, юноши! не стареет она.

Даже видимая идиллия свободного крестьянского труда не может до конца рассеять опасения поэта:

Внимаю ль песни жниц над жатвой золотою,

Старик ли медленный шагает за сохою,

Бежит ли по лугу, играя и свистя,

С отцовским завтраком довольное дитя,

Сверкают ли серпы, звенят ли дружно косы —

Ответа я ищу на тайные вопросы,

Кипящие в уме: «В последние года

Сносней ли стала ты, крестьянская страда?

И рабству долгому пришедшая на смену

Свобода наконец внесла ли перемену

В народные судьбы?..

Действительно, вместе с позитивными изменениями в жизни народа имел место и ряд некоторых временных негативных. Реформа потрясла и всколыхнула народ, поставив много новых проблем и задач перед его неподготовленным сознанием. Менялся весь уклад жизни – с патриархального на промышленный. Сотни тысяч крестьян, освобожденные без земельных наделов и не связанные более помещичьей властью, покидали родные места и шли от деревни к деревне или же, в поисках лучшей доли, шли в города, на строительство железных дорог, фабрик. Привыкшие к крепостной зависимости, никогда нигде не учившиеся крестьяне зачастую не понимали, как им быть в изменившейся политической обстановке, каково их новое место в обществе. Они не знали своих новых прав и обязанностей: ни на каких основаниях они освобождаются, ни каким властям и судам они теперь подвластны, из-за чего часто бывали обмануты помещиками и чиновниками. В то же время вся политическая обстановка располагала народ к поискам лучшей, счастливой жизни. По всей стране крестьяне собирались на сходки, обсуждая значение реформы и получаемые от нее выгоды. Ярмарки, трактиры, даже проезжие дороги становились в это в это время местом ожесточенных споров крестьян, наподобие дискуссионных клубов. Особая роль при этом выпадала крестьянам, еще до реформы занимавшихся отхожими промыслами, так как они были самостоятельнее и больше остальных знали о стране.

В эти годы и родился у Некрасова замысел большой поэмы о жизни пореформенной Руси, предназначенной для самого широкого круга читателей и непосредственно для крестьян, с целью повысить у народа самосознание и объяснить ему, как в новой общественной ситуации добиваться лучшей участи и отстаивать свои настоящие права. Поэтому Некрасов старался написать книгу тем простым языком, на каком говорит народ. По замыслу поэта, это должна была быть «эпопея современной крестьянской жизни». В своей поэме Некрасов хотел показать условия жизни, обычаи, нравы, интересы народа в живом действии, в лицах, образах и картинах. Писатель-народник и сотрудник журнала «Современник», Глеб Успенский вспоминал о Некрасове, что «Николай Алексеевич много думал над этим произведением, надеясь создать в нем "народную книгу" т. е. книгу полезную, понятную народу и правдивую. В эту книгу должен был войти весь опыт, данный Николаю Алексеевичу изучением народа, все сведения о нем, накопленные, по собственным словам Николая Алексеевича, «по словечку» в течение 20-ти лет». Поэт не хочет разрушать воссозданное им народное мировосприятие взглядом извне его, и сам остается как бы за кулисами. Так, например, в «Крестьянке» текст от автора-повествователя составляет менее десяти процентов общего объема. А в главах «До замужества», «Дёмушка», «Волчица», «Трудный год», «Губернаторша» вообще нет ни одной авторской реплики.

Если учесть, что Некрасов двадцать лет собирал материал и вынашивал замысел, а потом четырнадцать с лишним лет писал поэму (1863—1877), то можно без преувеличения сказать, что поэма «Кому на Руси жить хорошо» — дело всей творческой жизни поэта. Художественный мир отдален от автора и с виду независим от него.

В поэме проводится анализ настоящего, исходящий из сопоставления его с прошлым: «Порвалась цепь великая, Порвалась – расскочилася Одним концом по барину, Другим по мужику!..».

Спор о том, кому живется весело, вольготно на Руси, в чем состоит человеческое счастье вначале ведут семь русских мужиков, случайно встретившихся на столбовой дороженьке. По ходу развития сюжета в этот спор вовлекаются не только предполагаемые счастливые, но буквально весь народ. Собирательный образ народа формируется в массовых сценах: на празднике-ярмарке в селе Кузьминском, на городской базарной площади, на приволжском лугу, в сцене «пира на весь мир», появляется как нечто разноликое, но единое. Рассказы крестьян и крестьянок, явившихся на зов странников в качестве счастливых людей, слушает вся «площадь людная». Решения принимаются «на миру». Именно народное миросозерцание служит главным предметом изображения и основой художественного видения (умением видеть события «глазами народа») в поэме, что является одной из устойчивых особенностей жанра эпопеи. Оно входит в эпопею вместе с фольклорным эпосом.

Жанр поэмы

В рукописи поэт назвал свое «любимое детище» поэмой, а в последующих суждениях о нем «эпопеей современной крестьянской жизни»8. Таким образом, использование нескольких жанровых определений для «Кому на Руси жить хорошо» имеет давнюю и устойчивую традицию, восходящую к самому Н. А. Некрасову.

Широта размаха эпической поэмы предъявляла особые требования к ее сюжету. Поэт избрал традиционную для этого жанра форму путешествия. Именно сюжет путешествия позволяет писателю развернуть перед нами всю народную жизнь. Этот сюжет традиционен для русской литературы, где еще в средние века существовал жанр хождения (предположим, знаменитое «Хождение за три моря Афанасия Никитина»). Сюжетная структура «Кому на Руси жить хорошо» справедливо соотносится с народным эпосом (сказка о правде и кривде, легенда о птицах). Среди литературных источников, которые могли оказать влияние на сюжет поэмы, надо назвать «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева, «Мертвые души» Гоголя, наконец, может быть названа поэма самого Некрасова «Коробейники», уже непосредственно подводившая к путешествию, как сюжетообразующему моменту.

Жанр путешествия задается уже завязкой его на столбовой дороге. В поисках ответа на животрепещущий вопрос о счастье мужики стараются поговорить с как можно большим количеством народа, расспрашивают, выслушивают, завязывают споры, проходят многие губернии и села.

Вследствие этого повествование приобретает «лоскутный характер», распадаясь на отдельные сцены, сюжеты и описания. перед нами проходят тысячи крестьянских судеб, которые могли бы стать темой отдельного стихотворения или песни в некрасовской лирике.

Образ семи мужиков

Путешествие совершается не одним, а сразу семью героями, которые сливаются в единый внутри себя образ, в то же время органически связанный с широкой народной средой. В художественной литературе путешествовал бы, скорее всего, один герой, как в «Мертвых душах» Гоголя или в «Письмах русского путешественника» Карамзина. Зато подобные собирательные персонажи часто встречаются в народных сказках и былинах. Число «семь» также является традиционно сказочным числом. Но и в обрисовке обобщенного эпического характера Некрасов не повторял своих предшественников, а творчески развивал существующую традицию.

Автор поэмы всемерно подчеркивает единство семи странников. За исключением Луки («Лука — мужик присадистый, /С широкой бородищею, /Упрям, речист и глуп»), им не дано портретных характеристик, не выявлены особенности внутреннего мира каждого из них. Всех их объединяет общее стремление найти счастливого на Руси, настойчивость поисков, отрешенность от личных интересов, самоотверженная для крестьянина готовность оставить горячую весеннюю работу,

В домишки не ворочаться,

Не видеться ни с женами,

Как ни на есть — доподлинно,

Ни с малыми ребятами.

Ни с стариками старыми

Покуда не доведают

Кому живется счастливо,

Вольготно на Руси.

Единство мысли и чувства проявляется в почти дословно повторяющемся обращении крестьян с вопросом к помещику, к Матрене Тимофеевне Корчагиной, к старосте Власу и другим лицам. За самыми редкими исключениями (обращение Луки к попу), конкретный говорящий в этих обращениях не выявлен. Автор часто пользуется выражением «сказали мужики» и приводит далее от имени мужиков целый монолог, хотя в обычном реалистическом произведении коллективный монолог семи человек почти невозможен. Но читатель настолько проникается представлением об эпическом единстве семи странников, что считает уместным и допустимым их «хоровой монолог».

Фольклорные черты

Фольклор в «Кому на Руси жить хорошо» — это и объект, и средство художественного изображения: объект как воплощение народного миросозерцания, его развития.

Помимо обобщенного образа семи мужиков, в поэме имеется и множество других фольклорных элементов. В строении сюжета главный из них – сказочный зачин. Мужики находят в лесу птенчика говорящей пеночки, и та в награду за спасение птенца дает мужикам скатерть самобраную, чтобы та «кормила» мужиков во время их пути за ответом, «кому живется весело, вольготно на Руси». Чудесная скатерть-самобранка и не менее чудесное число семь будут играть очень важную роль в сюжете всей эпопеи. Эти и другие сказочные эпизоды сюжета, на первый взгляд, не согласуются с серьезным содержанием поэмы и изображением в ней горестного состояния народа. Но на самом деле эти разнородные элементы содержания совершенно спокойно уживаются друг с другом. Семь филинов на семи деревах, молящийся черту ворон, птичка пеночка и скатерть самобранная могли бы восприниматься как наивный вымысел, какчто-то контрастирующее величию и значительности спора, если бы они не несли в себе глубокого содержания народного эпоса. Сам по себе образ сказочной скатерти самобранной — поэтический символ мечты народа о счастье, о довольстве, выражающий ту же извечную думу народную, которая «из домов повыжила, отбила от еды» героев поэмы Некрасова. Фантастический элемент, так смело и свободно включенный в пролог поэмы, ни в малой мере не уводит читателя от реального мира, фантастика в прологе сильно ослабляется авторской шуткой, своеобразным совмещением фантастических образов с миром обычных реально-бытовых, «низких» в своей будничной реальности предметов: мужики просят пеночку заворожить «старую одежу», «чтоб армяки мужицкие носились не сносилися», чтобы долго служили липовые лапти, «чтоб вошь — блоха паскудная в рубахах не плодилася» и т. д. Ответ пеночки на эти наиреальнейшие просьбы мужиков еще более утверждает реально-предметную основу повествования: «все скатерть самобранная чинить, стирать, просушивать вам будет». В дальнейшем ходе поэмы фантастический элемент исчезнет совсем, даже представление о самобранной скатерти сильно изменяется, в действие вступают «две дюжие руки», подающие хлеб, квас, огурцы и т. д. Все это не выходит за пределы мужицкого быта, и самая скатерть воспринимается как поэтическая условность, как необходимая предпосылка для того, чтобы столь долгое путешествие могло бы состояться.

Как мы уже говорили, поэма была рассчитана на самый широкий круг читателей, в том числе и на простых мужиков. Сказочным зачином Некрасов, несомненно, думал завлечь их внимание, ибо форма народной волшебной сказки была для них занимательна и хорошо знакома. Зачин должен был настроить читателей на легкое и веселое содержание, а затем, когда они бы уже «втянулись» в чтение, поэт хотел пересказать им свои сокровенные и подчас печальные мысли и наблюдения, как нельзя более реалистичные. На тот же эффект первого читательского восприятия рассчитан и внешний вид заглавия, сформулированного в виде вопроса на манер народных философских сказок-притч (типа «Где жить веселее»). Заглавие звучит интригующе и подстегивает читательское любопытство.

Тот же принцип выдерживает Некрасов и по отношению к языку поэмы: он не употребляет ни одного слова из поэтического литературного языка, пользуясь исключительно крестьянской народной лексикой, чтобы поэму мог понять даже малограмотный крестьянин. Речь изобилует фольклоризмами: словами с уменьшительно-ласкательными суффиксами («коровушка», «деревнuшка», «млада-младёшенька», «целковенькой», «бревёшко», «любёхонько») просторечиями («с залuшком», «с-полa-горя», «дворянское с побранкою, с толчком да с зуботычиной», «сонливая, дремливая, неурядливая»), диалектизмами («Гнилой товар показывать с хазового конца»). Метафоры в подавляющем большинстве случаев разворачиваются в сравнения (предположим «Брань господская, что жало комариное, мужицкая – обух»). Он уснастил речь своих героев вставкой огромного количества подлинных народных песен, шуток, прибауток и поговорок («За погудку правую смычком по роже бьют», «Рабочий конь солому ест, а пустопляс– овес!»).

Искатели счастливого, как и многие другие крестьяне, хранят в памяти большое количество фольклорных текстов, умеют вставить «слово меткое» в рассказы попа и помещика. Их не удивляет то, что Матрена Тимофеевна говорит часто пословицами, поговорками, легендами, что она поет песни о долюшке женской. Некоторые песни странники поют даже вместе со «счастливицей».

Названия деревень «Заплатово», «Дырявино», «Горелово», «Неелово», «Голодухино» и т.д. могли быть подсказаны Некрасову поговоркой, взятой из сборника Даля: «Обыватель Голодалкиной волости, села Обнищухина».

Огромное количество народных песен помещено Некрасовым в свою поэму, особенно в главах «Крестьянка» и «Пир на весь мир» – двух последних частях поэмы. Большинство из них непосредственно взято из сборников подлинного народного фольклора, которые уже с начала ХIХ века стали появляться в различных вариантах.

Из множества свадебных обычаев, детально описанных в фольклористических сборниках, он ввел в свою поэму такие, в которых обнаруживается самой светлой своей стороной внутренняя, духовная жизнь крестьян. Таков, например, тот обычай, который открывается нам в одной из записанных Рыбниковым песен невесты. Невеста выходит за «чужанина», то есть за почти незнакомого ей крестьянина из далекой деревни. После венчания она покинет родительский дом навсегда и будет увезена своим мужем

Во великую злодейну во неволюшку,

На ознобную чужу дальную сторону.

Что ждет ее там, неизвестно, а между тем через несколько дней она должна будет навеки покориться и мужу, и его недоброжелательной суровой родне. И пот накануне венчания она обращается к нему с наивной и беспомощной просьбой, чтобы он дал ей торжественное слово, что не будет ее обижать.

Становись же, млад отецкий сын,

На одну со мной мостиночку,

На едину перекладинку.

Гляди вточь да во ясны очи,

Гляди впрямь да во бело лицо.

Чтобы жить тебе — не каяться,

Мне-ка жить бы, да не плакаться.

Просьба эта, так ярко характеризующая женскую долю, не могла не привлечь Некрасова своим трогательным пафосом, и он воспроизвел ее полностью в своей поэме, в обращении Матрены Тимофеевны к своему жениху:

– Ты стань-ка, добрый молодец,

Против меня прямехонько,

Стань на одной доске!

Гляди мне в очи ясные,

Гляди в лицо румяное,

Подумывай, смекай:

Чтоб жить со мной – не каяться,

А мне с тобой не плакаться...

Я вся тут такова!

При поверхностном взгляде может показаться, что это точная копия фольклорного текста, но если вглядеться внимательнее, видишь планомерную обработку подлинника. Во-первых, устранено все узко диалектное и заменено общерусским. «Мостиночка», «перекладинка» стала доской. Во-вторых, введены интонации живой человеческой речи: «Против меня прямехонько», «Подумывай, смекай», «Я вся тут такова». Это уже собственный душевный порыв изображаемой Некрасовым девушки.

И, уже совсем нарушая фольклорный канон, Некрасов заставил жениха ответить на обращение к нему:

– Небось, не буду каяться,

Небось, не будешь плакаться! –

Филиппушка сказал.

Этой мужской реплики нет ни в одной фольклористической записи. В свадебный ритуал она не входит. Некрасов ввел ее в свое описание свадьбы как живой ответ на задушевную просьбу невесты.

Некрасов не мог пройти мимо этой женской печали и выразил ее в своей «Крестьянке» устами Матрены:

Да как я их ни бегала,

А выискался суженый,

На горе — чужанин! —

Причина же ее печали в том, что

Чужая-то сторонушка

Не сахаром посыпана,

Не медом полита!

Там холодно, там голодно,

Там холеную доченьку

Обвеют ветры буйные,

Обграют черны вороны,

Облают псы косматые,

И люди засмеют.

Эти строки несомненно основаны на одной из свадебных заплачек, опубликованных Рыбниковым:

Как чужа дальна ознобна сторонушка

Не садами она испосажена,

Не медами она наполивана,

Не сахаром, злодейка, пересыпана:

Испосажена люта ознобна сторонушка

Лютой неволей великою,

Наполивана чужая ознобна сторонушка

Горькими слезами горючими,

Пересыпана она кручинушкой великою.

Большинство песен поэмы замечательны своей мелодикой, в разнообразии которой Некрасов поистине неистощим. Вот, например, жалоба причитание Матрены Тимофеевны после того, как ее высекли розгами за вину ее сына:

Громко кликала я матушку.

Отзывались ветры буйные,

Откликались горы дальние,

А родная не пришла!

День денна моя печальница,

В ночь - ночная богомолица!

Никогда тебя, желанная,

Не увижу я теперь!

Ты ушла в бесповоротную,

Незнакомую дороженьку,

Куда ветер не доносится,

Не дорыскивает зверь...

Когда же Матрена возвращается от губернаторши с тожеством, выручив своего мужа из рекрутчины, ее чувства выражаются в песне праздничной, ликующей:

Хорошо, светло

В мире Божием,

Хорошо, легко,

Ясно на сердце.

По водам плыву

Белым лебедем,

По степям бегу

Перепелочкой.

Прилетела в дом

Сизым голубем...

Поклонился мне

Свекор-батюшка,

Поклонилася

Мать-свекровушка,

Деверья, зятья

Поклонилися,

Повинилися!

В главе «Пир на весь мир» в песнях проходят перед нами все былые тяготы и лишения крепостного права, а также судьбы многих крестьян. Но, несмотря на трагичность содержания, песни сохраняют захватывающую, берущую за душу напевность и уникальный ритмический рисунок, как, предположим, в «Барщинной»:

Беден, нечесан Калинушка,

Нечем ему щеголять,

Только расписана спинушка,

Да за рубахой не знать.

С лаптя до ворота

Шкура вся вспорота,

Пухнет с мякины живот.

Верченый, крученый,

Сеченый, мученый,

Еле Калина бредет.

Сковывающим душу ужасом веет от скупых и лаконичных строчек двухстопного ямба «Соленой» и «Голодной» песен, повествующих о смертном голоде в неурожайные годы:

ГОЛОДНАЯ

Стоит мужик –

Колышется,

Идет мужик –

Не дышится!

С коры его

Распучило,

Тоска-беда

Измучила.

Баллада «О двух великих грешниках» стала впоследствии настоящей народной песней, с ее распевом под церковные песнопения:

Господу богу помолимся,

Древнюю быль возвестим,

Мне в Соловках ее сказывал

Инок, отец Питирим.

Было двенадцать разбойников,

Был Кудеяр-атаман,

Много разбойники пролили

Крови честных христиан,

Совсем иным ритмом – декламационным речитативом – звучит песня о крестьянском грехе, написанная фольклорным дольником с цезурой (интонационной паузой) в середине строки:

Аммирал-вдовец / по морям ходил,

По морям ходил,/ корабли водил,

Под Ачаковым / бился с туркою,

Наносил ему / поражение,

И дала ему / государыня

Восемь тысяч душ / в награждение.

Наконец, итоговая, завершающая всю поэму песня, которую сочиняет Григорий Добросклонов, итог всех размышлений автора о России и завет народу на будущее, звучит гимном, написанном в очень редком размере – энергичном двухстопном дактиле, с двумя сильными, словно молотом бьющими ударениями: на первом слоге и в середине стиха. При этом благодаря дактилическим окончаниям (каждая строка заканчивается двумя безударными слогами) стих сохраняет певучесть и «раскатистость»:

Сила народная,

Сила могучая —

Совесть спокойная,

Правда живучая!

В рабстве спасенное

Сердце свободное –

Золото, золото

Сердце народное!

Композиция поэмы

Казалось бы, развитие сюжета должно определяться вопросом, заданным в заглавии поэмы, спором семи мужиков и их договором пойти по Руси для встречи с предполагаемыми счастливыми: помещиком, чиновником, попом, купцом, министром и царем, чтобы решить, кто из них действительно счастлив. Однако фактическое развитие сюжета не совпадает с этой схемой.

Основанные на личном опыте первоначальные предположения мужиков некоторое время оставались неизменными: отправившись на поиски счастливого, они не обращали внимания на «малых людей», уверенные в том, что они не могут назвать себя счастливыми:

С утра встречались странникам

Все больше люди малые:

Свой брат крестьянин-лапотник,

Мастеровые, нищие,

Солдаты, ямщики…

У нищих, у солдатиков

Не спрашивали странники,

Как им – легко ли, трудно ли

Живется на Руси?

Солдаты дымом греются,

Солдаты шилом бреются,

Какое счастье тут...

Но вскоре намечается отклонение от заданной в прологе сюжетной схемы. Вопреки первоначальным намерениям, странники начинают искать счастливого в ярмарочной крестьянской толпе. По характеру обстановки мужики встречаются на ярмарке со многими купцами и ни с одним из них не вступают в разговор о счастье. Вся четвертая глава первой части («Счастливые») посвящена «доведыванию» малых людей в надежде среди них найти счастливого. Таким образом, вопрос, которым задаются странники, уже меняется: их интересует не «кто счастлив на Руси» вообще, а «кто счастлив на Руси из простого народа». На «сельской ярмонке» эпическое действие развивается вширь и вглубь, вовлекая все новый и новый материал из жизни народа. Кажется, что весь разносторонний эпический мир сложился сам собой, что он живет по своим законам, что ход событий зависит не от авторской воли, а от стечения обстоятельств.

Изображение народной бедности само по себе не могло составить содержание поэмы-эпопеи, не могло раскрыть полноты духа народа, основ его миросозерцания. В главе «Счастливые» получила развитие намеченная в прологе и первых главах тема народного самосознания. Она вступает в тесное взаимодействие с темой народного счастья. Вопрос странников оказывается обращен ко всей ярмарочной толпе, с обещанием угостить даровым вином того, кто докажет, что он по-настоящему счастлив. Из разговоров в толпе выясняется, что крестьяне по большей части сами не знают, что считать счастьем и счастливы ли они. Мужикам предлагаются самые разные варианты ответа: В хорошем урожае? – но он не может сделать человека надолго счастливым (одна старуха хвастает небывалым урожаем репы, на что получает от мужиков насмешливый ответ: «Ты дома выпей, старая, той репой закуси!»). В уповании на Бога и презрении к богатству? – такой ответ предлагает дьячок, но странники ловят его на том, что ему для полного счастья все-таки нужна «косушечка» (вполне материальная вещь!), которую ему обещались дать сами странники, поэтому они отвечают ему грубо: «Проваливай! шалишь!..». В здоровье и силе, позволяющих жить своим заработком? (этим хвастается каменотес, называя своим «счастьем» увесистый молот) – но они тоже преходящи, чему странники получают тут же наглядный пример: подходит другой крестьянин и, укоряя хвастуна, рассказывает, как он надорвался на работе и стал калекой. В дальнейшем из рассказа солдата, который считает себя счастливым потому, что выжил в двадцати сражениях и под палками, из рассказа крестьянина-белоруса, который радуется, что раньше жевал с голоду один ячменный хлеб, а теперь может позволить себе ржаной, – выясняется, что народом счастье в самом отсутствии еще более тяжких бед. Задумываются и сами странники. Оказывается, что их представление о счастье ограничивалось скатертью-самобраночкой – символом постоянной сытости и надежного материального довольства. Куда более точное определение счастья дал им поп: счастье – это «покой, богатство, честь». Приложив эти критерии к крестьянским судьбам, странники приходят к выводу, что счастье заключено в целой жизни, счастливо прожитой во всеобщем уважении и достатке. Об этом говорит пример Ермила Гирина, про которого рассказывают близко знавшие его люди. Однако счастливый пример «устаревает» раньше, чем повесть о нем подходит к концу: оказывается, Ермил сидит в тюрьме за участие в крестьянском восстании. Крестьяне, однако, пока не отчаиваются в своих поисках, хотя на первый случай вынуждены признать свою неудачу:

Смекнули наши странники,

Что даром водку тратили,

Да кстати и ведерочку

Конец. «Ну, будет с вас!

Эй, счастие мужицкое!

Дырявое с заплатами,

Горбатое с мозолями,

Проваливай домой!»

В следующей главе («Последыш») окончательно проясняется внутренняя цель эпического действия. Странники ее формулируют как свою индивидуальную цель, но в ней выражено и общенародное начало:

Мы ищем, дядя Влас,

Непоротой Губернии,

Непотрошеной Волости,

Избыткова села!..

Истинная цель — поиски народного счастья — определена здесь с полной отчетливостью. Недаром слова «Губерния» и «Волость» в этом контексте выделены автором графически.

В «Последыше» масштабы изображения суживаются. В поле зрения автора жизнь крестьян только в селе Большие Вахлаки. Названия губернии — Безграмотная и деревни — Вахлаки выполняют ту же функцию, что и невеселые говорящие названия родных деревень мужиков-странников: в них определены некоторые черты населения данной местности, но эти конкретные наименования несут в себе общее начало. В связи с тем что внешние пространственные границы эпического материала сужены здесь до масштабов одного села, глубина проникновения в сущность народной жизни увеличивается.

Сложившаяся определенность цели исключала с этих пор логические основы вопросов к чиновнику, купцу, министру и царю. Ни положительный, ни отрицательный ответ этих лиц на вопрос семи странников уже не решал проблемы. Никто из них не мог способствовать отысканию Непоротой губернии, Непотрошеной волости, Избыткова села, не мог указать путь к этой высокой цели. Главы о чиновнике, купце, министре и царе стали ненужными. С этих пор к лицам из господствующих сословий со своими вопросами семь странников уже не обращаются, а временами лишь подсмеиваются над своими первоначальными предположениями.

В третьей части поэмы ("Крестьянка») план еще более укрупняется, и вследствие этого углубляется постижение народной жизни. В центре повествования оказывается крестьянская семья, но ее судьба, как и судьба рассказчицы – Матрены Тимофеевны – настолько типична, что может быть рассказана в народных песнях, которые странники сами знают и потому «подтягивают» их. Оказывается: все, что рассказывала крестьянам героиня, они давно знали и сами, но этот рассказ помогает им понять безнадежность поисков счастливого человека среди народа, а читателю позволяет проникнуть во внутренний мир крестьянской женщины и посочувствовать ее судьбе. Общая идея счастья, взволновавшая семь мужиков в прологе, выражена здесь на примере яркой судьбы нескольких лиц , прежде всего – Матрены Тимофеевны.

Глава «Крестьянка» начинается и завершается мыслью о счастье женщины. С вопросом: «В чем счастие твое?» — обращаются к Матрене Тимофеевне семь странников в одной из начальных строф. Горьким стоном о потерянных ключах от счастья женского завершается «Бабья притча» — финальная глава «Крестьянки». Примечательно, что здесь, как и во многих других случаях, понятие счастья ассоциируется с «вольной волюшкой»:

Ключи от счастья женского,

От нашей вольной волюшки

Заброшены, потеряны

У Бога самого!

После беседы с Матреной Тимофеевной мужики уже ни к кому не обращаются со своим вопросом. В «Пире на весь мир» они сливаются с широкой народной средой, наряду с другими участвуют в споре «кто всех грешней, кто всех святей», внимательно прислушиваются ко всему новому, вместе с вахлаками и проезжими мужиками обсуждают различные стороны народной жизни. Судьбы крестьянства становятся общим вопросом, они волнуют не только семь странников, но и вахлаков и всех многочисленных участников спора, собравшихся на берегу Волги у перевоза.

Идея, оформленная в прологе в виде спора и решения искать счастливого, приобретает в «Пире на весь мир» характер всеобщности. Формулировка их вопроса вновь меняется и уже приобретает окончательный вид: вместо «кто счастлив из народа?» он звучит «как сделать весь народ счастливым?», «как изменить к лучшему всю крестьянскую жизнь?» Такая постановка вопроса свидетельствует о значительном росте народного самосознания, как у семи мужиков, так и у широкой крестьянской массы, с которой странники нераздельно слиты. В спор вахлаков, «кто всех грешней, кто всех святей», который в сущности своей, безусловно, сопряжен со спором о счастливом на Руси, вовлекаются вместе с вахлаками все собравшиеся на берегу Волги. Общая ситуация как бы повторилась: в прологе это был спор семи мужиков, в «Пире на весь пир» – спор собравшейся на берегу Волги большой толпы, получивший характер широкого народного обсуждения. Действие в «Пире на весь мир» выносится на широкий простор. Споры и прямые стычки собравшихся, эмоциональность восприятия легенд и песен, напряженность ситуаций свидетельствуют о всеобщем возбуждении умов, о страстности в поисках выхода.

Тут и вводит Некрасов в свою поэму фигуру Григория Добросклонова. Он из духовного сословия, но является сыном не попа, а дьячка, то есть происходит из низших, бедных слоев духовенства. Поэтому, с одной стороны, он человек образованный и думающий, а с другой – близок к народу и понимает все проблемы его жизни. Григорий показан искренне любящим народ и поставившим главной целью своей жизни добиться его счастья. В этом образе Некрасов вывел интеллигента-демократа и показал ситуацию хождения в народ. Духовное происхождение Григория тоже было типично для демократической революционной среды (из духовного сословия вышли и Чернышевский и Добролюбов). Несомненно, что образ Добросклонова идеализируется Некрасовым, равно как идеальными показаны и его отношения с крестьянами, которые его нежно любят, полностью ему доверяют и с восторгом слушают его объяснения государственной жизни. Так, Григорий поясняет вахлакам, что в случае Глеба (песня «Крестьянский грех») грех старосты порожден неправедными законами, давшими помещиками власть над крестьянами («всему виною крепь»), да еще и подтверждает свою мысль доходчивым сравнением притчей: «Змея родит змеенышей». Таким образом, Григорий незаметно учит крестьян мыслить политически и глядеть в корень своих бед.

Этот образ был для Некрасова ключевым. Некрасов ведет к мысли, что народное счастье реально и возможно, если народ поднимется на борьбу за него. Однако протест одиночек останется безрезультатным (именно такими описывает поэт в разных главах поэмы расправу корежских крестьян с немцем-управителем, бунт деревни Столбняки н т. д.). Стихийная крестьянская борьба должна быть освещена политическим сознанием, должна быть организована революционной интеллигенцией, которая просветит крестьян и политически грамотно оформит их протест.

Слова Григория Добросклонова о цели его жизни даже по форме выражения совпадают со спором семи мужиков в прологе. Цель жизни Григорий видит в том, «чтоб... каждому крестьянину жилось вольготно-весело на всей святой Руси», или, как сказано в авторском повествовании, Григорий «...будет жить для счастия убогого и темного родного уголка», для счастия, которое так настойчиво ищут семь странников. Так спор странников находит в конце свое разрешение («Быть бы нашим странникам под родною крышею, Если б знать могли они, что творилось с Гришею»), а сюжет поэмы – логическое завершение.

Список литературы

[i] Как, например, в «Еду ли ночью по улице темной…»: «Помнишь ли труб заунывные звуки, /Брызги дождя, полусвет, полутьму? /Плакал твой сын, и холодные руки /Ты согревала дыханьем ему».

[ii] Этот отрывок помещен в начале 7-й главы «Мертвых душ»: «Счастлив писатель, который мимо характеров скучных, противных, поражающих печальною своею действительностью, приближается к характерам, являющим высокое достоинство человека, <...> и, не касаясь земли, весь повергался в свои далеко отторгнутые от нее и возвеличенные образы. Вдвойне завиден прекрасный удел его: он среди их, как в родной семье; а между тем далеко и громко разносится его слава. <...> Все, рукоплеща, несется за ним и мчится вслед за торжественной его колесницей. Великим всемирным поэтом именуют его, парящим высоко над всеми другими гениями мира, как парит орел над другими высоко летающими. <...> Нет равного ему в силе - он бог! Но не таков удел, и другая судьба писателя, дерзнувшего вызвать наружу все, что ежеминутно пред очами и чего не зрят равнодушные очи, - всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога, и крепкою силою неумолимого резца дерзнувшего выставить их выпукло и ярко на всенародные очи! Ему не собрать народных рукоплесканий, ему не зреть признательных слез и единодушного восторга взволнованных им душ; <...> ему не позабыться в сладком обаянье им же исторгнутых звуков; ему не избежать, наконец, от современного суда, лицемерно-бесчувственного современного суда, который назовет ничтожными и низкими им лелеянные созданья, отведет ему презренный угол в ряду писателей, оскорбляющих человечество, придаст ему качества им же изображенных героев, отнимет от него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта. <...> Не признаёт сего современный суд и все обратит в упрек и поношенье непризнанному писателю; без разделенья, без ответа, без участья, как бессемейный путник, останется он один посреди дороги. Сурово его поприще, и горько почувствует он свое одиночество».

[iii] «погост» – кладбище при церкви.

[iv] Идиллия – поэтический жанр, распространенный в античной поэзии, описывающий безмятежную жизнь на лоне природы. Жанр идиллии предполагает отсутствие всяких конфликтов и диссонансов – одну нерушимую гармонию, как в земном раю до грехопадения людей.

[v] рифма называется мужской, когда строчка заканчивается на ударный слог (пел – шумел); женской – когда после последнего ударного слога в строчке есть еще один безударный (обитель - хранитель); и наконец, дактилической – когда после последнего ударного слога в строчке есть еще два безударных (небесные – безвестные); таким образом рифма представляет собой дактилическую стопу: .

[vi] Скатов Н.Н. Некрасов. Серия ЖЗЛ, М., 1994. С. 343.

[vii] В стихотворении Пушкина поэт говорит толпе: «Молчи, бессмысленный народ, /Поденщик, раб нужды, забот! /Несносен мне твой ропот дерзкий, /Ты червь земли, не сын небес; /Тебе бы пользы всё - на вес /Кумир ты ценишь Бельведерский. /Ты пользы, пользы в нем не зришь. /Но мрамор сей ведь бог!.. так что же? /Печной горшок тебе дороже: /Ты пищу в нем себе варишь» («Поэт и толпа»). Данное стихотворение считалось манифестом «чистого искусства»; оно же цитировалось Некрасовым в полемических целях в его сюжетном стихотворении «Поэт и гражданин».

[viii] ср. у Пушкина: «И с каждой осенью я расцветаю вновь; /Здоровью моему полезен русский холод; /К привычкам бытия вновь чувствую любовь; /Чредой слетает сон, чредой находит голод, /Легко и радостно играет в сердце кровь, /Желания кипят - я снова счастлив, молод, /Я снова жизни полн - таков мой организм /(Извольте мне простить ненужный прозаизм)» («Осень» 1833г).

[ix] В Евангелии Христос рассказывает эту притчу о самом Себе и предстоящей Ему крестной смерти. Кроме того, в ней выражена мысль о том, что каждый верующий отображает в себе Христа, живёт с Ним и в Нем и восходит вместе с Ним на крест.

Некрасов стихотворение свобода анализ

Похожие курсовые работы