Аналис стихотворения пушкина я памятник себе воздвиг

Роль и место Библии в современном обществе

1. Библия как памятник древней письменности

2. Библия как классика мировой художественной литературы

3. Языковые единицы библейского происхождения

1. Библия как памятник древней письменности

Библия (от греч. biblia — книги) — древний памятник письменности, собрание разнообразных по форме и содержанию религиозных произведений, создававшихся на протяжении огромного исторического периода — с XII в. до н.э. по II в. н.э.

Библия состоит из двух частей: Ветхого завета, написанного в дохристианскую эпоху на семитских языках (древнееврейском и арамейском), и Нового завета, написанного идеологами раннего христианства на древнегреческом языке. Текстологический и филологический анализ библейских книг, исследование социально-исторических условий, в которых они складывались, позволили постулировать следующие положения: Библия претерпела длительную и сложную историю и, в результате, в ее тексте в фантастической форме отразились социальные условия, идеологическая борьба, культ и верования, художественное творчество разных эпох и народов Переднего Востока, а также народное творчество ряда древних племен.

Сохранились две редакции Ветхого завета: древнееврейская, так называемая масоретская редакция (II в. н.э.) и редакция "семидесяти толкователей" ("Септуагинты", лат. septuaginta — семьдесят) — греческий перевод Ветхого завета, выполненный в Александрии во II в. до н.э. Первая редакция Ветхого завета состоит из трех отделов:

Пятикнижие (пять книг "Моисеевых", или Тора — Закон): Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие;
Отдел Пророков: Иисус Навин, книги Судей, Самуила, Царей, Исайи, Иеремии, Иезекииля и 12 малых пророков;
Отдел Писания: Псалмы, притчи Соломоновы, Иов, Песнь песней, Руфь, плач Иеремии, Экклезиаст (Когелет), Есфирь, Даниил, Эзра Неемия и Хроники.

По "семидесяти толкователям" в состав Ветхого завета, кроме вышеперечисленных, входят еще книги Товиот, Юдифь, Премудрости Соломона, Премудрости Иисуса сына Сирахова, Варуха, 2-я и 3-я Эзры и три Маккавейских.

На протяжении многих веков Ветхий завет исправляли и дополняли. Возможно, что писцы древнеиудейских царей Давида и Соломона модернизировали текст Библии и по-новому интерпретировали неясные, непонятные выражения, используемые в книгах Моисея. Текст Ветхого завета, вероятно, был снова исправлен во времена царя Иосия (приблизительно 620 г. до н. э.). Последующие два столетия, во время которых произошло известное Вавилонское пленение, были наиболее значимыми в истории Израиля. Именно в этот период древние евреи начали перестраивать Иерусалим (450 г. до н. э.) и именно тогда был снова исправлен текст Ветхого завета, поскольку к этому времени древние евреи стали говорить на арамейском языке. Арамейский язык становился все более популярным среди евреев и, наконец, приобрел статус основного языка иудаизма в христианскую эпоху. Таким образом, древнееврейский язык вышел из всеобщего использования [VCED 1995].

Самая древняя часть Ветхого завета ("Песнь Деборы") восходит к XII в. до н.э. Пятикнижие впервые было обнародовано в V в. до н.э. Большая часть книг пророков, очевидно, складывалась в VIII-VII вв. до н.э. Писания относят к III-II вв. до н.э. Археологические раскопки в Месопотамии и в других странах Ближнего Востока конца XIX в. и первой половины XX в. показали, что ветхозаветный материал во многом совпадает с древнейшими ассиро-вавилонскими, египетскими и хеттскими текстами.

Новый завет состоит из 27 книг, обретших свою форму на протяжении первых двух веков н.э. Он включает четыре Евангелия (в переводе с греческого — "благая весть") — от Матфея, Марка, Луки и Иоанна; Деяния Апостолов, в которых идет повествование о том, как после смерти Иисуса распространялось его учение. Далее следует двадцать одно Послание от различных апостолов к тем или иным общинам, уверовавших во Христа. Среди них наибольшее число — четырнадцать — принадлежит Павлу. Завершается Новый завет Откровением Иоанна Богослова (Апокалипсисом) — описанием конца времен, Страшного Суда и наступления вечности.

Основной период складывания Нового завета — вторая половина I века. От времени жизни Иисуса Христа самые ранние записанные тексты отстоят на 20-30 лет. Апокалипсис по времени был написан первым. Его появление относят к 68 г. н.э., Послания — к первой половине II в. н.э., Евангелия — к середине II в. н.э., Деяния Апостолов — к концу II в. н.э.

До 150 года не существовало книг Нового завета как цельного собрания со всеми теми текстами, каковые дошли до нас в составе канона. После 150 года они уже все существуют в едином контексте Нового завета, хотя еще не воспринимаются как более обоснованные, чем другие, впоследствие объявленные неканоническими, апокрифическими. Термин канон в привычном для нас значении впервые был применен к Новому завету вообще лишь в 4 веке [Безрогов 2002]. Сложность и многоплановость контекста, в который погружен Новый завет, создает проблемы генезиса тех или иных сочинений, входящих в его состав, их взаимодействий, связей Нового завета с ветхозаветной и античной литературой. История редакций текста, его генетическая критика, нарратология и другие методологические подходы позволяют расслаивать памятник, показывать его внутреннюю историю, замысел и прочее [см., напр.: Perrin 1970, Koch 1974, Epp, MacRae 1989, Porter 1997]. На формирование новозаветной литературы и христианской идеологии оказывали большое влияние идеи Ветхого завета, религиозно-мистическое учение Филона Александрийского (ок. 20 г. до н.э. — 50 н.э.), философия стоицизма, проповедуемая римским философом Сенекой (ок. 4 г. до н.э. — 65 г. н.э.). По мере того, как христианское учение распространялось в греко-римском мире, возникала все большая необходимость понимать, объяснять и защищать новую религию в рамках, определенных интеллектуальным содержанием греческой философской мысли. Ко II в. н.э. несколько противоборствующих течений греческой и римской философии — неоплатонизм, эпикуреизм, стоицизм — слились воедино, создав общий философский взгляд на мир, который, в основном, оставался неоплатоническим, хотя на него и повлияло этическое мировоззрение стоиков.

Отдельные неоплатонические темы, обеспечивающие интеллектуальный материал для христианских и нехристианских мыслителей в первые века нашей эры, представляли собой иерархическую концепцию Вселенной, в которой более высокий уровень занимает духовное, более низкий — материальное, и такие ценности, как доброта, истина и красота, здесь являются вечными феноменами. Также данная концепция рассматривает тенденцию каждой сущности возвращаться в свое божественное начало [Britannica 1994]. Следует отметить, что из греческой философии были взяты также принципы организации, с помощью которых были сформулированы основные христианские доктрины.

Библия представляет собой пестрый свод литературных источников (авторы Пятикнижия, например, ссылаются на "Книгу войн Яхве", "Книгу праведных" и другие), форм и жанров, носящих преимущественно религиозный характер. Вместе в Библии имеются целые произведения (Экклезиаст, Эсфирь, Руфь, Песнь Песней и другие), которые по существу лишены религиозного содержания [Краткая литературная энциклопедия 1962]. Библия как литературный памятник древней письменности включает ритуальные и юридические кодексы, хроники, мифы, народные песни, эротическую лирику, притчи, сказания, сказки, новеллы, сборники афоризмов и тексты заклинаний. Фрагменты древнейшего героического эпоса, вошедшие в Библию, носят характер народного творчества, которое долгое время передавалось изустно, пока не было зафиксировано в письменной форме, вероятно, в царствование Соломона (X в. до н.э.), пополнив общую фольклорную сокровищницу. Значительно позже начали собирать народные сказания; это лучшие образцы библейского народно-героического эпоса, которые культивировались и передавались из поколения в поколение почти исключительно в прозаической форме. Эти сказания разбросаны по всем книгам Пятикнижия, в книгах Судей, Самуила, Царей и т.д. При дальнейшем развитии они принимают вид целых "новелл": сказание о "Продаже Иосифа", о "Восстании Авессалома" и другие. Народная песня представлена в Библии в различных ее видах: победная, погребальная, хвалебная (гимны), сатирическая. В Библии большое место занимают притча, пословица, загадка, басня и т.д. Древнеиудейское правовое творчество — законодательство — вначале было очень кратким поэтическим изречением. Позже этот жанр постепенно разрастается, принимает часто форму увещевательных или обличительных "пророческих" речей. Во всех этих произведениях не могла не отражаться вся жизнь людей того времени: события общественной жизни, наиболее существенные происшествия семейной и личной жизни отдельных людей, быт и нравы, социальные отношения, перипетии классовой борьбы, войны между государствами, племенами и объединениями племен, межплеменные и международные отношения. Главное же, как и во всяком произведении человеческого духа, составляли отношения между людьми: любовь и ненависть, сотрудничество и борьба, находившие свое отражение в социальной психологии, в массовых и индивидуальных эмоциях, в горе и радости, в благоговении и страхе. Все категории и формы общественного сознания, будь то наука и искусство, мораль и право, политические взгляды и трактовка семейных отношений, все предстает перед нами в фольклоре того времени как религиозно-фантастическое отражение реальных ситуаций и отношений. Взаимные отношения людей оказывались опосредованными через их отношения с богами и другими сверхъестественными существами и силами [Крывелев 1985]. В результате под влиянием библейской символики и смыслов складывалось определенное видение мира, позднее легшее в основу религиозной картины мира современного homo credens.

2. Библия как классика мировой художественной литературы

Библия является важнейшей и бесспорно неотъемлемой частью культурной жизни человечества, неизменно сопровождая его на протяжении тысячелетий. Мировая культура непрерывно обогащается и одухотворяется бесценным библейским знанием и опытом (божественным, религиозным, этическим, эмоциональным, эстетическим и т.д.). Величайшая кладезь духовного наследия в любые времена оставалась и остается актуальной, даже во времена запретов и гонений [Семенова 2002: 110].

Библейские темы постоянно "оживают" в мировой литературе. Так, библейские легенды, сюжеты и мотивы, содержащие религиозно-общинные идеалы справедливости и равенства людей, послужили неиссякаемым источником вдохновения для литературных трудов, связанных с народными движениями ("Послания" Т. Мюнцера, песни таборитов, гуситов и др.), а позднее — гуманистического искусства эпохи Возрождения. Обращение к Библии в этом аспекте проявилось главным образом в европейских странах. Но и в странах мусульманского Востока библейские легенды и образы, вошедшие в Коран, получили распространение в художественной литературе (образы библейских патриархов, царей Давида, Соломона у Джами, Саади, аль-Маарри, Амира Хосрова; многочисленные варианты повести "Юсуф и Зулейха" и другие).

Средневековый религиозный театр впервые вывел на подмостки мистерии, инсценированные эпопеи — от изгнания Адама и Евы из рая до трагедии Христа.

В эпоху Возрождения Библия служила источником многочисленных тем и сюжетов. Однако рост гуманизма все больше побуждал писателей обращаться к самой жизни, к земным отношениям людей, и эта реалистическая тенденция — не только в идейном содержании, но и в предмете изображения — постепенно вытесняла литературу на библейские темы, удельный вес которой становился все менее значительным. Ренессанс и Реформация создали, по выражению С.С. Аверинцева, более непринужденное отношение к священным текстам [Аверинцев 1983: 515], в том числе и Библии. Продолжая оставаться священной и вечной книгой книг, она стала по-новому, в том числе в чем-то по-светски, актуальной и интересной. Так, реалистическое мышление стимулировало поэтов, использующих библейские темы, к переосмыслению их, к возвеличению человека и его земной жизни. Уже в "Божественной комедии" Данте (1307 — 21) причудливо смешались образы религиозной мифологии христианства с персонажами античной истории и портретами современных политических деятелей. Образы Библии Данте ассоциировал с философскими, этическими и политическими проблемами своей эпохи.

На закате Ренессанса возник другой шедевр итальянской поэзии — навеянная евангельскими мотивами эпопея Т. Тассо "Освобожденный Иерусалим" (1580), в которой картины религиозной войны христиан против мусульман окрашены в пессимистические тона отречения от гуманизма.

Английский поэт Дж. Мильтон решал проблемы буржуазной революции XVII в., по-своему интерпретируя мифы об Адаме и Еве, о падшем ангеле — мятежном Люцифере, поднявшем восстание против тирании самого Бога ("Потерянный рай", 1667), о судьбах человеческого рода, об испытаниях, трагических раздумьях Христа ("Возвращенный рай", 1671).

В философской трагедии И.В. Гете "Фауст" во 2-ом прологе выступает традиционный библейский Бог, по велению которого душой героя-мыслителя тщетно старается овладеть Мефистофель — олицетворение скепсиса и отрицания. В свое время Гете признавал: "…пролог моего Фауста имеет сходство с экспозицией Иова…" [Эккерман 1934: 264].

В лирике немецкого поэта Г. Гейне религиозные темы — чаще всего повод для насмешки, сатиры, пародии и на иудаистические, и на христианские идеалы. Антагонизм смиренных, набожных "адамитов" и мятежных, свободолюбивых "каинитов" изобразил революционный романтик Дж. Г. Байрон в своих драмах-мистериях "Каин" (1821), "Небо и земля" (1822).

Миф-новеллу об Иосифе Прекрасном использовал прогрессивный немецкий писатель Т. Манн в романе "Иосиф и его братья" (1933-1943), где воплощена тема борьбы свободного разума против подавляющего его деспотичного государства.

Воздействие Библии на христианскую культуру и на английскую культуру и язык, в частности, проявилось и в том, что с ее страниц вошло в язык и речь огромное количество выражений, пословиц и поговорок. Английский фразеолог Л.П. Смит так говорит о значении Библии: "О колоссальном влиянии, которое оказали на английский язык переводы Библии, говорилось и писалось много; в течение столетий Библия была наиболее широко читаемой и цитируемой в Англии книгой; не только отдельные слова, но и целые идиоматические выражения (часто буквальные переводы древнееврейских и древнегреческих идиом) вошли в английский язык со страниц Библии. Число библейских оборотов и выражений, вошедших в английский язык, так велико, что собрать и перечислить их было бы весьма нелегкой задачей" [Смит 1959: 110-111].

Фразеологизированные библейские цитаты и выражения в данном исследовании классифицируются как библейские фразеологизмы, или библеизмы, т.е. языковые единицы, генетически восходящие к Библии или семантически обусловленные библейскими сюжетами и образами. Термин "библеизм" здесь является гиперонимом для заимствованных и заимствующихся из текста Библии языковых единиц.

Более подробно об английских библейских фразеологизмах и их языковом статусе в английской фразеологии речь пойдет ниже.

3. Языковые единицы библейского происхождения

Одним из постулатов, определяющих направление нашего исследования, мы считаем взаимосвязь и взаимодействие языка и культуры, на которые в свое время указывал еще В. Гумбольдт. По мнению этого выдающегося лингвиста, в языке преломляется определенное мировоззрение, отражающее духовные качества народа – его носителя. Это происходит потому, что язык находится между человеком и внешним миром и рисует умственному взору каждого человека картину внешнего мира в соответствии с особенностями того мировоззрения, которое фиксировано в языке [Звегинцев 1964, Боронникова, Левицкий 2002]. На этом зиждется учение В. Гумбольдта о внутренней форме языка как воплощении особенностей национального миропонимания: "Язык всеми тончайшими фибрами своих корней связан с народным духом… Язык есть как бы внешнее проявление духа народа. Язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык – трудно представить себе что-либо более тождественное" [Гумбольдт 2001: 68].

Будучи гипертекстом мировой культуры и осуществляя постоянное формирующее воздействие на нее, а также духовность и менталитет человека, Библия не могла не оказать своего влияния на язык: посредством культурного воздействия на мировой социум Библия содействовала становлению, развитию и литературизации языка. Актуальность этой книги делает ее неиссякаемым источником пополнения и обогащения лексики. О том, насколько прочно укоренилась Библия в ткани языка, свидетельствует огромное количество библейских пословиц, поговорок, словосочетаний, т.е. в терминах данного исследования — библеизмов.

Библия стала каноном в вопросах языкового стиля и содержания во многих культурах, в том числе и английской. В подтверждение этого приведем следующий пример. "Авторизированная версия", или Библия короля Якова (1611), быстро вошла в повседневный обиход, чему в немалой степени способствовали специальные королевские декреты. Воздействие, оказанное этим блестящим творением эпохи позднего Возрождения на английский язык, можно сравнить лишь с воздействием на последний произведений У. Шекспира. Библия короля Якова была опубликована в тот год, когда Шекспир приступил к работе над своей последней пьесой "Буря" (The Tempest). Оба произведения являются непревзойденными шедеврами английской литературы, но в одном они кардинально отличаются друг от друга: Шекспир широко использовал все доступное ему лексическое богатство английского языка (25 тыс. единиц), словарь же "Авторизированной версии" — всего около 8 тыс. единиц, поскольку ее составители считали, что учение Бога должно быть доступно каждому говорящему по-английски. И до наших дней изобилие шекспировской лексики и "неприкосновенный" запас библейского словаря составляют как бы две крайние точки английского языка, две точки отсчета для ораторов и писателей со всех концов англоговорящего мира — от Джойса и Диккенса с их шекспировской пышностью до Баньяна и Хемингуэя со свойственным им библейским лаконизмом [Артемова, Леонович 1993: 60-62].

В течение длительного исторического периода библейская символика и библейские ценности и образы закреплялись в сознании людей. Непререкаемый авторитет Библии задавал определенные паттерны интерпретации окружающей действительности и способствовал формированию английской ментальности, что отразилось в национально-культурной специфике библейских фразеологизмов. Несмотря на универсальность Библии, она находит национально-культурное отображение в любом христианском социуме, что нисколько не противоречит тезису о единстве универсального и уникального в языке. Ключевые смыслы культуры, в частности английской, идентифицируются с терминами текста Библии; в результате возникают языковые единицы библейского происхождения, содержащие как общие для всех культур, так и национально-специфические смыслы. Так, если взглянуть на этот аспект с точки зрения компаративистики, то можно утверждать, что символические подтексты Библии способствовали формированию русской ментальности, под его воздействием образовывались такие понятия, как любовь, совесть, правда, милость [Колесов 1995]. В английской же культуре, являющейся по преимуществу католической, происходило становление таких концептов, как личность, индивидуальность, интеллект, свобода, поскольку католическая культура воспринимает земной мир как область человечески нормального, негреховного проживания, и в связи с этим здесь не так явно проявляется подавление личности. Не случайно католичество расценивается православием как "религия человеческая, слишком человеческая" [Кураев 1995: 29].

Обе традиционно христианские культуры (русская и английская) ассимилировали не только одинаковые, но и свойственные каждой по отдельности библейские фразеологизмы: в русском языке имеются такие единицы, как власти предержащие, ложь во спасение и т.д., библейский аналог которых отсутствует в английском, и наоборот, лакунарными для русского языка являются такие английские библеизмы, как the flesh-pots of Egypt, fall among Philistines, lay hands on the ark и т.д. (подробнее о библеизме как лингвокультурном феномене см. п. 2.3.4.).

Процесс определения фразеологических единиц библейского происхождения несколько усложнен проблемой идентификации фразеологизмов как таковых [Кунин 1970, 1996; Добрыднева 2002]. Понятие фразеологизма в современной лингвистике до конца не определено, порою оно даже противоречиво. Сам термин может пониматься в узком и широком смысле. Проф. Максимов В.И. провел четкую дифференцию трех основных подходов к трактовке фразеологизма. Он разграничил узкое, расширенное и широкое понимание фразеологических единиц [Максимов 2003: 38]. В рамках нашего исследования подчеркнем, что мы рассматриваем фразеологизмы в их широком понимании, относя к данной языковой категории не только семантически связанные сочетания слов, но и целые предложения.

Принцип определения фразеологических единиц (далее ФЕ) по одному релевантному свойству в лингвистической науке неоднократно оспаривался. Большинство ученых справедливо полагают, что фразеологическая единица наделена комплексом категориальных признаков, отражающих ее системную специфику, в числе которых следует назвать воспроизводимость, устойчивость и непроницаемость компонентного состава при его раздельнооформленности, семантическую целостность, номинативность, образность, эмотивность, оценочность и экспрессивность (В.В. Виноградов, Ю.А. Гвоздарев, А.В. Кунин, В. Н. Телия и др.). Однако, как показывает наше исследование, далеко не все фразеологизмы обладают всеми этими признаками. Так, например авторские, или окказиональные библеизмы (e.g. to drink up the cup of humiliation, от to drink the cup of bitterness), не характеризуются непроницаемостью компонентного состава, напротив его нарушение происходит преднамеренно с целью создания неожиданного эффекта при восприятии библеизма реципиентом (подробнее см. п. 3.2.). В приведенном примере нарушение компонентного состава библеизма осуществляется через внедрение контекстуально обусловленного элемента humiliation в структуру библеизма: "She seemed anxious to make him drink up the cup of his humiliation" (Maugham). В результате подобного добавления (или усечения) компонентного состава библеизма образуются его квантитативные варианты. Высокая подвижность формы библеизмы свидетельствует о ее готовности приспосабливаться к изменяющимся языковым, культурным и т.д. условиям.

Исходя из наличия квантитативных вариантов, можно представить организацию ФЕ (в том числе и библеизмов как их подгруппы) в качестве полевой структуры. Элементы поля могут характеризоваться различными системообразующими признаками и распределяться по трем основным зонам: ядерной, околоядерной и периферийной. Поэтому окказиональные, а также и интеръективные фразеологизмы и фраземы могут быть включены в категорию фразеологизмов как относящиеся к околоядерной или периферийной зонам. Это положение справедливо и для окказиональных, интеръективных библеизмов, библейских фразем, которые соотносятся с околоядерной и периферийной зонами поля библеизмов.

Как известно, фразеологизмы обладают более сложной, чем слова, семантикой и представляют собой языковые знаки, соотносимые по информационному объему со свернутым текстом [Беляевская 2002]. Эта особенность во многом обусловлена спецификой внутренней формы ФЕ — образного гештальта, — которая, в отличие от внутренней формы лексем, обычно остается достаточно прозрачной, сохраняя при этом тесную связь с "внешней" или "поверхностной" структурой фразеологического значения. Внутренняя форма фразеологической единицы представляет собой значение сочетания слов, совпадающего с ФЕ по своему лексико-грамматическому составу, с акцентированным в нем признаком, который является основанием номинации во фразеологизме. Этот признак лежит в основе предметно-логического содержания ФЕ [Леонтович 1990].

В ходе формирования ФЕ концептуализируется образное представление, лежащее в основе фразеологического, переносного значения. Живой зрительный образ превращается в гештальт, если он проходит когнитивную обработку и в нем выделяется когнитивный фокус, или основание номинации фразеологизма. В качестве примера рассмотрим библейский фразеологизм the alpha and omega — альфа и омега. Переносное значение данной единицы программируется в следующем библейском контексте: I am Alpha and Omega, the beginning and the ending, saith the Lord, which is, and which was, and which is to come, the Almighty (Revelations 1, 8) (здесь и далее в примерах курсив наш – Б.Е.). Библейские смыслы ("всемогущество", "вездесущность") попадают в фокус концептуализации данного библейского фрагмента и опредмечивании его в указанном библеизме. Образное представление о первой и последней буквах древнегреческого алфавита, репрезентирующих некую замкнутость, монолитность, постоянство, начало и конец в силу своей прозрачности ассимилируется носителями английской культуры, фразеологизируется и узуализируется, что подтверждается следующими языковыми примерами: Adherence to the objectives of the Fourth Plan remains the alpha and omega of French economic and financial policy / There is nothing like one’s first, or one’s last, camp. Others may be more beautiful, but those at the beginning and end have a unique quality of their own. They are Alpha and Omega and they give, rather than take from one / This has been an alpha-and-omega week’s viewing; every programme seemed to be either the first of a new series or the last of an old one (цит. по: ODEI 1993). Особый интерес представляет последний пример, в котором библеизм употребляется в атрибутивной функции, что необычно для этой языковой единицы. Функциональные трансформации фразеологизмов, грамматические "подвижки" были выявлены раннее в работах по фразеологии (см., напр.: Hollo 1985). Подобное приобретение новой синтаксической функции, изменения в орфографии (дефисное написание) свидетельствуют о полной системной адаптации указанного библеизма.

Фразеологическая номинация по сравнению с лексической является более сложной [Меликян 1998]. Если в основу лексической номинации кладется какой-либо характерный признак денотата, то в основу фразеологической номинации кладутся признаки целостной ситуации, что приводит к осложнению семантики ФЕ как в сигнификативно-денотативном, так и коннотативном аспектах. Через лексику проходит почти вся человеческая практика, в то время как через фразеологию только та ее сторона и грани, "зеркальность отражения которых вторично преломляется через выпуклое зеркало человеческих чувств, восприятий и их оценок. Фразеологизм, включающий обычно такую дополнительную психологическую нагрузку, тем самым представляет чаще всего эмоционально-экспрессивный эквивалент слова" [Ройзензон, Авалиани 1967: 75]. Как справедливо отмечает Д.О. Добровольский, "идиоматика… принципиально обращена не столько в мир, сколько на самого субъекта, т.е. фразеологизмы изначально создаются не для того, чтобы описывать мир, а для того, чтобы его интерпретировать, выражать субъективное и, как правило, эмоциональное отношение говорящего к миру [Добровольский, Караулов 1993: 6]. Выразить личное эмотивно-оценочное отношение к высказанному посредством фразеологизма суждению, охарактеризовать предмет со своей точки зрения позволяет вторичная природа фразеологической номинации, суть которой состоит в том, что в основе фразеологической образности находится отраженная ситуация, косвенно указывающая на другую ситуацию [Добрыднева 2002: 66]. Становясь достоянием национального языка, это отношение, выражаемое посредством любого ФЕ, в том числе библеизмом, социологизируется.

В структуре вторичной номинации можно выделить двойственную денотативную природу ФЕ. Первичный денотат соотносится с внутренней формой фразеологизма и обозначает предметную ситуацию, лежащую в основе синтаксически свободного словосочетания — прототипа ФЕ. Вторичный денотат отражает сферу психических понятий или объективного мира, обозначаемого ФЕ. Так, фразеологизм библейского происхождения to wear Joseph’s coat — не поддаваться искушению — в качестве первичного денотата имеет процесс ношения кем-то одежды Иосифа. Эта прототипическая ситуация для узуального библеизма не является изначальной, поскольку для нее также существует прецедентный текст — Библия. В ветхозаветной книге "Бытие" мы находим расшифровку прототипа библеизма. Как известно, Иосиф был любимым сыном Иакова, и за это его ненавидели остальные одиннадцать братьев. Однажды они затаили на него сильную обиду и при первом же подходящем случае решили убить его. Но за него заступился один из братьев, и в итоге Иосиф оказался проданным в рабство в Египет. В Египте он попал в дом к Потифару, начальнику телохранителей фараона. Господь во всем помогал Иосифу, и поэтому любое дело, которое поручалось ему, приносило успех. Увидев это, Потифар назначил Иосифа управителем над всем своим домом. Иосиф мудро управлял всем хозяйством, и его хозяин не имел никаких забот. Но случилось так, что жена Потифара стала соблазнять Иосифа, и однажды, когда Иосиф за какой-то надобностью вошел в дом, она схватила его за одежду и сказала: "Ложись со мной". Не желая этого, Иосиф вырвался и, оставив одежду в ее руках, выбежал из дома.

Исход данной прецедентной ситуации выступает когнитивным фокусом в процессе ее концептуализации и фразеологизации. Символ этой ситуации — одежда — закрепляется в качестве одного из элементов прототипа библеизма (to wear Joseph’s coat – не поддаваться искушению). Поэтому вторичным денотатом данного библеизма являются все подобные прецедентной (библейской) ситуации проявления объективной действительности — неприятие прелюбодеяния, искушения, соблазна.

Таким образом, первичный денотат библеизма указывает на библейский феномен, явление, ситуацию, хранящихся в культурной памяти и обеспечивающих мотивировку фразеологизмов библейского происхождения. В результате библеизмы можно противопоставить всем остальным ФЕ с точки зрения прямой взаимосвязи их внутренней формы с текстом-первоисточником. В семантической структуре ФЕ (в частности, библеизма) первичный денотат находится в латентном состоянии и может актуализироваться в семантике ФЕ с "живой" внутренней формой в процессе двойной актуализации [Гриднева 2002: 101].

Как упоминалось выше, характерной чертой единиц фразеологического состава языка как знаков вторичной номинации является их образно-ситуативная мотивированность [Телия 1996]. Семантика ФЕ опосредована "предшествующим" значением слов, составляющих его генетический прототип, а смысловые элементы лексической и грамматической семантики знака-прототипа начинают выполнять роль внутренней формы, переходя в новое смысловое содержание [Алефиренко 2003: 62].

Языковая мотивировка фразеологического значения — это один из элементов осуществления "семасиологической связи предметно-логического содержания фразеологического знака с его материальной формой, при помощи которых формируется и выражается фразеологическое значение" (цит. по: Меликян 1998). ФЕ в результате закрепления за ними функции обозначения различных классов предметов, явлений, свойств, отношений приобретают такое смысловое содержание, которое не распределяется непосредственно и полностью между входящими в состав фразеологизма словами. Соотношение семантики слов в составе ФЕ с их значениями в системе языка опосредовано фразеологическим значением.

Во всем многообразии фразеологического состава современного английского языка выделяются мотивированные и демотивированные ФЕ. Библейские фразеологизмы в отличие от ФЕ, не восходящих к прецедентным текстам, легче поддаются считыванию своей внутренней формы, поскольку их мотивировка восстанавливается быстрее благодаря генетической связи библеизма с Библией. Прозрачность / непрозрачность мотивировки библеизма может зависеть от степени ознакомленности носителя языка с прецедентным текстом мировой культуры, а также от степени стереотипизации тех или иных библейских фрагментов. Кроме этого необходимо учитывать мотивированность / демотивированность фразеологизмов в диахронии и синхронии. То, что представлено в языке на данном этапе, может не найти адекватного объяснения в силу своеобразия фразеологической абстракции и может потребоваться специальное этимологическое исследование.

Проблема мотивировки фразеологического знака актуальна в вопросах выделения ФЕ по источнику их происхождения. Так, библейское происхождение длинного ряда устойчивых выражений (библеизмов) не вызывает сомнений: их связь с текстом Священного Писания проявляется уже в самой форме и составе фразеологизмов (the Lamb of God, as poor as Job, barren fig-tree, the prodigal son). Но есть мнение, что в случае с библейскими фразеологизмами далеко не каждое словосочетание, приобретшее устойчивость в том или ином языке и встречающееся в Библии, следует считать бесспорным библеизмом [Лилич 2002]. Речь может идти об универсальных языковых единицах, идущих из глубокой древности и самостоятельно развивавшихся в разных языках, в том числе и еврейских библейских текстах [Абрашкин 2003]. Для чистоты исследования необходим специальный сравнительно-исторический анализ, но поскольку таковой не входит в компетенцию данной работы, то мы в качестве постулирующего принимаем следущий тезис: функционирование в Библии ФЕ, возникших в древних культурах и сопряженных с более древними мифологическими представлениями, свидетельствует об их опосредованной связи с библейским текстом и дает основания причислять их к библеизмам в широком смысле этого слова, что не противоречит определению библеизма, принятому в данном исследовании. Библеизмы такого рода рассматриваются и классифицируются нами как добиблейские фразеологизмы на основании только что выдвинутого тезиса. Добиблейские фразеологизмы — это опредмеченные древнейшие представления, дошедшие до нас в теле библейского предания.

Таким образом, объект данного исследования — английские библеизмы — представляет собой отдельный пласт фразеологического состава английского языка, поскольку библеизмы характеризуются прецедентной обусловленностью их семантики, аллюзивностью их компонентного состава и более выраженной образностью и эмотивностью, программируемых еще в самом библейском тексте. Наряду с другими ФЕ небиблейского происхождения библеизмам присущи такие системообразующие признаки, как воспроизводимость, устойчивость, переносность значения, экспрессивность, оценочность. Библеизм является свернутым библейским текстом, и в связи с этим необходимо отметить свойственную ему ассоциативность с Библией, что делает его более актуальной языковой единицей по сравнению с другими на основании неиссякаемой мудрости Библии во все времена. Во многих странах Библия и по сей день является одной из самых распространенных книг, поскольку мировая религия христианство, основная книга которой и есть Библия, остается сегодня одной из ведущих конфессий на планете с наибольшим числом сторонников. Но несмотря на твердые позиции христианства, на которые оно опирается уже 2000 лет, в современном мире, в частности в Западной Европе, на протяжении долгого времени библейские ценности подвергались и продолжают подвергаться переоценке. Причины данной переоценки возникли еще, как было указано выше, в эпоху Ренессанса.

Аналис стихотворения пушкина я памятник себе воздвиг

Похожие курсовые работы